Дэвид Файнток - Надежда патриарха

– Господин Генеральный секретарь! Не надо! – донесся до подиума крик Джеренса Бранстэда.

– Давно ходили слухи, что премия Бона Уолтерса присуждается по политическим мотивам. Так оно и есть. И мне нет прощения за участие в этом дешевом балагане.

Возгласы в зале стихли, и наступила мертвая тишина.

Я проглотил комок, застрявший у меня в горле.

– Так как я нахожусь здесь рядом с моим старым товарищем по полетам, в присутствии моего сына, которым внутренне горжусь, и еще одного хорошего парня, который когда-то был моим кадетом, мне вспомнилось, кем когда-то, несколько десятилетий назад, я хотел стать. Теперь уже поздно пытаться стать таким человеком. Но я могу сделать очень важную для меня попытку искупить свою вину. Итак, как вы видите, если у меня есть какие-то претензии на моральное достоинство, я не могу принять награду, которую присуждают наиболее высоконравственному человеку. Я недостоин чести, которую вы мне сегодня оказали.

Я невозмутимо смотрел прямо в голографокамеры.

– Благодарю вас за намерение наградить меня. Благослови вас Господь.

Опираясь на трость, я заковылял через молчащий зал.

Мы сидели в моем номере-люкс «Хилтона». За широкими иллюминаторами виднелся корабль ВКС «Галактика», а за ним – огромная сфера Земли.

Джеренс Бранстэд замер на диване, обхватив голову руками.

Арлина пристроилась на подлокотнике моего кресла.

– О, Ники, ты когда-нибудь изменишься?

– Не похоже, – хмыкнул я. Поздновато уже меняться.

– Стыд какой. Если отбросить твою пуританскую мораль, ты просто маленький хулиганишка.

Возмущенный, я задумался. Хотя к ее критике я обычно относился с уважением, Арлина редко наседала на меня прилюдно. Правда, Бранстэд и Алекс были для нас почти членами семьи, но все же…

Алекс прочистил нос.

– Господи, не на поминках же мы! – поспешно сказал я.

– Может быть, и на поминках, – заметил Бранстэд. – На политических. – Его пронизывающие серые глаза остановились на мне.

Я махнул рукой:

– Ерунда все это.

Патриархи все равно через несколько дней мною займутся. Впрочем, Джеренс с Арлиной об этом не знали, а мне не хотелось их беспокоить. Я никоим образом не мог критиковать старейшину, не затрагивая самой Церкви, а этого мне делать никак не хотелось. Так я бы вступил в конфликт с самим Господом.

– Такой был приятный момент, сэр, – сказал Алекс. – Зачем вы все разрушили?

– Тебя это не касается. – Я сначала огрызнулся, а уж потом подумал. – Извини, ты этого не заслужил.

Я устало откинулся назад в кресле, поудобнее устроив голову. Жаль, с нами не было Филипа, но он сказал Арлине, что хочет побыть один, и куда-то ушел.

– Я становлюсь старым брюзгой, – медленно проговорил я. – Наверное, вы замечаете. Надо вам меня придерживать.

– Мы стараемся, – сухо заметил Бранстэд.

– Такое впечатление, будто я навожу порядок в наших делах. Меня так достали все эти придурки, которые мешают нашему прогрессу. – Я вздохнул, мысленно сетуя, что не нахожу нужных слов все это объяснить. – Когда я впервые занял эту должность, шрамы от вражеских атак были еще совсем свежими…

Тогда целые города оказались уничтожены, а люди были в шоке оттого, что наши доблестные покорители Вселенной допустили такое опустошение.

– А затем, в пору моего второго пребывания в должности Генсека, после восстания переселенцев…

Помнится, Нью-Йорк был охвачен пламенем, беспорядки распространились на Чикаго, Детройт, Лондон.

И в качестве офицера Флота, и на гражданке я был героем войны, а потом миротворцем. Но как Генеральный секретарь я работал над тем, чтобы устранить последствия разрушений, создать условия для роста экономики. Чтобы унять разгул эмоций, чтобы мы встали наконец на путь восстановления. В то время я много поколесил по свету, утешая и поддерживая тех, кто впал в глубокое отчаяние. Берлин погряз в преступности. Новый Орлеан затопило водой, Киев вообще исчез с лица земли… Наступит ли этому конец?

Казалось, израненный, перенаселенный мир получит достаточно шансов, чтобы воспрянуть, встать на ноги. И я старался изо всех сил – часто в совершенно невозможной атмосфере, среди потерявших кров во время войны бездомных, в загаженных всевозможными выбросами городах, окруженный переполненными яростью людьми, – старался расшевелить разлапистый правительственный аппарат. Снова и снова я ездил по городам Земли, чтобы меня видели, слышали, прикасались ко мне – в полную противоположность моему предшественнику, Генсеку Кану.

Во внешних сношениях я восстановил контакты со многими колониями – недовольными, что их забыли в самый важный момент, когда безжалостные космические рыбы атаковали многие дальние поселения. Я изменил обменный курс в их пользу, чтобы поддержать и промышленность, и торговлю.

И повсюду я говорил только правду, проводил последовательную политику, благодаря которой и заслужил безграничное доверие всего мира.

И тем не менее так много вопросов я решал не правильно.

– Полагаю, что в определенном возрасте, – сказал я, – мы все мечтаем снова стать молодыми, чтобы впереди снова оказалась вся жизнь. Во мне же происходит нечто иное. Чего я действительно хочу – так это повернуть вспять время, чтобы стать другим человеком. Но это невозможно, и оттого я схожу с ума.

– Кто-то нашептывает ему. – Алекс говорил в стену, словно боясь встретиться со мной взглядом. – Если кто-то и может гордиться тем, кем он стал, так это он.

– Последними деяниями мне гордиться не приходится.

– Ба! Да вы и никогда не гордились.

– Те действия, которые вы называете героическими…

– Вы так же ошибаетесь относительно себя, как и всегда, – заметил Джеренс.

– Чушь все это. Я помню, что обзывал тебя мальчишкой, но что касается «Трафальгара»…

– Господи, черт подери, да послушайте же меня! – повысил голос Бранстэд. Я изумленно вскрикнул при его богохульстве, но он не обратил на это никакого внимания. – Где бы я был, если б не вы? В могиле или в колонии, сидел бы за решеткой за наркотики.

Еще подростком он оказался в плену у наркотиков, его мучили сильные судороги, пока я не освободил его от этого кошмара. Перед моим мысленным взором возник четырнадцатилетний мальчишка, на корабле «Виктория». Чтобы успокоиться, он положил ладонь на мою руку. «Клянусь своей бессмертной душой, что никогда… не буду принимать… снова наркотики». Джеренс тогда разразился рыданиями: «Это было так трудно, мистер Сифорт. Так трудно!»

Но он сделал это. И прожил жизнь, которой можно гордиться.

– А я? – тихо сказал Алекс. – Если бы не вы, мистер Сифорт, кем бы я был?

– Тем же, кем и сейчас. Справляющимся со всеми трудностями, преуспевающим офицером…