Дэвид Файнток - Надежда патриарха

– Ответь мне!

– Отпусти! – Наконец я высвободился. – С меня хватит, парень. Я отправляюсь домой. – Я развернул кресло.

– Ты обещал мне три дня.

Я повернулся к выходу из ресторана.

– Больше нисколько.

Он положил ладонь мне на плечо. Был бы я помоложе… Нет, не будь я хотя бы связан по рукам и ногам этим проклятым креслом…

Филип догнал меня у дверей:

– Прости.

– С дороги!

Он посторонился. Я проехал мимо. Надо будет найти воздушное такси или позвонить Карен Варне. От Фити я не зависел. Пока не зависел.

Он поймал меня перед входом в ресторан.

– Сэр, я прошу извинения. Серьезно. – Он присел на одно колено, чтобы сравняться со мной. – Я больше никогда не буду вас удерживать.

Меня трясло:

– Был бы ты мальчишкой, я бы…

– Я дам тебе возможность выпороть меня и сейчас, если ты после простишь.

На меня словно плеснули ледяной водой. Я закрыл глаза, постарался унять сердцебиение:

– О, Филип.

– Я вот-вот лишусь рассудка. Держи меня.

Я так и сделал – обнял его. Чувствовалось, как его трясет.

Когда мы успокоились, я неуклюже похлопал сына по спине.

– Папа, я хотел свозить тебя еще в два места. Я вздохнул:

– Хорошо. – Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы это сказать.

– Но если ты уважаешь меня так же, как я тебя, ты должен дать мне ответ. Почему ты не обращаешь внимание на экологические проблемы? Почему ты даже не хочешь их обсуждать?

– Сынок, я… Он поднял руку:

– Нет. Или правда, или ничего.

Я вырастил сына, который сделался очень трудным человеком.

На залитой палящим солнцем автостоянке я сел и задумался. «Зеленые» все как один были людьми, скажем, с изрядными проблемами. Они выступали против воли Бога и хотели по-своему переустроить Землю. Но это было еще не все. Я не мог понять, почему пообещал сыну это обсуждать. Стыдиться мне было нечего.

– Филип, ты веришь в Бога?

– Да, сэр. Хотя и другим образом, нежели ты.

Я не очень хорошо понял, что это значит, но пусть будет как будет.

– Для меня он – сердцевина моей жизни, как бы плохо я ни действовал.

– Знаю.

– Он сотворил этот мир за семь дней. Не знаю, как и сколько длились эти дни. Я все же принимаю физику и геологию. – Я улыбнулся. – И палеонтологию. – Отец учил меня, что нам надо стараться узнать как можно больше. Он принимал эти науки, а следовательно, и я. – Это – Его мир. Я верю в это всей моей душой. Но… рано или поздно нашему миру придет конец.

– Ты говоришь об Апокалипсисе?

– А о чем еще? Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог… И Он показал, послав оное через Ангела Своего… Филип, разве ты не видишь, какой самонадеянностью было бы пытаться изменить Его мир?

– Мы уже его изменили.

– Но это был не преднамеренный акт, не имевший целью изменить мир. По-твоему, получается, что мы здесь потому, что обещанное Им ложно. Что мы должны сохранить этот мир для бесчисленных грядущих поколений.

– Но мы и правда должны!

– Это Его дело, а не наше.

– Все мы слуги Его…

– Нет, мы наследники и владельцы данного Им. Господь Бог дал нам эту Землю, чтобы мы делали на ней все по нашему желанию, – жарко проговорил я. – Я унаследую их землю и дам вам ее во владение – землю, благоухающую молоком и медом. Вот мы и владеем.

Он склонился над моим креслом:

– И ты, отец, позволишь Земле низвергнуться в ад ради какой-то бездумной теологии?

– Я должен дать тебе пощечину, – жестко вымолвил я. Филип кивнул, не отстраняясь.

Я отвернулся – точнее, попытался отвернуться:

– Если ты не понимаешь, я ничего не могу с тобой поделать.

Его голос был безрадостным:

– Мы продолжим делать все по моему плану. Возможно…

– Да?

– Ты спросил, верю ли я. Вечером я опущусь на колени, как мы делали, когда я был маленьким. Я буду молиться о чуде.

– Не богохульствуй. – Но в сердце у меня было иное.

– Мы около Равенсбурга. Я напряг слух.

– Долина на юге Баварии, у подножий Альп. Сюда ездят туристы со всего мира.

– А теперь морские приливы…

– Пожалуйста, не остри. Эти горы… – показал он на высившиеся под нами громады, – больше двенадцати тысяч футов высотой.

Вдали вспыхнул свет.

Мрачные поля, коричневая трава, зловоние. Дорога, вьющаяся по долине.

– Это подъемник. Для лыжников. Немного снега здесь все еще бывает, но недостаточно, чтобы горнолыжный бизнес приносил прибыль.

– Мне прекрасно известно о мировом потеплении. Но таскать меня по всей планете для…

– Мы здесь не для этого. Чувствуешь запах?

– Да, вроде как густым… – Я фыркнул. – Похоже на болото.

– Древесная гниль. Пошли. – Он повернул мое кресло. – Джаред, не прогуляешься с нами? Ты тоже, Дэнил. Возьмите противогазы.

– Зачем это? – спросил я.

– Здесь становится все хуже. – Мы вылезли из вертолета на дорогу.

День стоял приятный, хотя окрестные виды были бы более величавыми, если бы солнце могло пробиться сквозь густые облака. Зонтики от солнца мы с собой не взяли: отсутствовать предполагали недолго, а по прогнозам синоптиков, гамма-излучение должно было слабеть.

Дорога оказалась мощеная, но, судя по всему, машин здесь не видели много лет: из трещин и выбоин торчали травинки.

Фити шел сбоку от меня.

– Этот город жил в течение двух тысяч лет. Первыми туристами были древние римляне.

Дэнил покосился на холмы:

– Деревьев здесь нет.

– Очень мало.

– Всемирное потепление не убивает деревья, – сказал я.

– Нет, папа. Убивают кислотные дожди и химические выбросы.

– Они под контролем. Мы сократили выбросы на тридцать…

– Ничего мы не сократили. Уменьшилась скорость их нарастания. А это не совсем одно и то же. Деревья начали гибнуть в таких количествах семьдесят лет назад. Тогда бургомистром был Манфред Рольф. Он жил у реки, в… не важно, ты сам скоро увидишь.

Воздух был очень влажным, но пока терпимым. Высокогорье имеет свои преимущества. Пока Филип катил меня мимо древних построек с живописными мансардными крышами, я позволил себе немного расслабиться. Никого не было видно.

– Что, город покинут жителями?

– Старик Манфред был тяжелым человеком. Густые брови, непростой характер. Дом, в котором он жил, принадлежал его деду, а до этого – деду деда. Он был построен после Последней войны.

– Он тоже застрелился в амбаре?

– Прошу тебя, папа. Я правда тебя умоляю. Не надо больше.

– Прости. – Я почувствовал запоздалое раскаяние. Кресло катилось мимо редких кустиков, пропитанных влагой полей, развалин домов, которые могли быть некогда складами.

– Он умер в своей постели, как и следует человеку. До того как стать мэром, он был компьютерщиком. Очень хорошим для тех лет.

Я старался помалкивать. Рано или поздно Филип перейдет к сути дела.