Дж. Т. Макинтош - Переселение

Ширли продолжал:

– Кроме того, как ты наверное помнишь, тебя у меня отобрали. Мне не удалось завершить твое обучение. Я не в большей степени ответственен за твою судьбу, чем инженер за наполовину недостроенный механизм. Если бы тебя оставили со мной… Какую дурацкую ошибку я сделал, когда все вышло наружу. Зачем я вообще отвел тебя к монументу Скотта?

– Да, расскажи мне, что же там произошло. Почему после того, как ты прятал меня от всего мира в течение четырех лет, ты дал себя арестовать, как злодея в викторианской мелодраме?

– Мне все труднее становилось заставлять тебя упражняться. Ты был слишком силен для меня. Все было на моей стороне, кроме твоих удивительных способностей. В каком-то смысле между нами шла борьба – между взрослым мужчиной и малым ребенком – и тебе удавалось выигрывать почти каждый раунд.

Флетчер сухо заметил:

– Похоже, тогда я растратил все свои способности к успеху. С тех пор меня постоянно преследовали неудачи.

– Неудачи? Невозможно. Только не тебя. Ребенок, которого я знал не был рожден для неудач. Я мог потерпеть поражение. Только не ты. Значит, ты этого хотел.

Флетчер собрался было запротестовать, но тут он кое-что вспомнил.

Он всегда получал то, на что рассчитывал.

Только вот получалось так, что во всех серьезных вопросах он был настроен на неудачу. Неудачи на работе, с девушками, в тестах Бодейкера – все кончалось именно так, как он и предполагал.

А что произошло бы, если бы он предполагал успех?

Он говорил Бодейкеру о «мелких чудесах, о которых и упоминать не стоит». Даже мелкие чудеса не были неудачами. Когда он захотел поговорить с Анитой без свидетелей, он сразу пошел с ней в раздевалку, которая, конечно же, оказалась свободной. Мелочь, такая мелочь, о которой и упоминать не стоит – значит, она не считается.

А может быть, тут-то он как раз и ошибается?

Раздумывая обо всех этих возможностях, Флетчер вспомнил, с каким отвращением и страхом он ждал, что тесты покажут его непохожесть на других людей. Возможно, на самом деле он боялся, что владеет некоей властью?

Отбросив все эти мысли в сторону, он попытался расспросить умирающего старика о подробностях тех событий, которые, возможно, и привели Флетчера к его нынешнему состоянию:

– Ну, и причем здесь монумент Скотта?

– Наверное, дело в том, что я никогда не был практичным человеком. Мне казалось, что никаких проблем не возникнет. Предполагалось, что ты должен был заставить меня вернуть тебя в безопасное место. Я хотел, чтобы ты вынудил меня это сделать, как ты уже один раз сделал, когда новорожденным ребенком умирал от голода. Но трое молодых людей, о существовании которых я до того момента даже не подозревал, бежали ко мне вверх по лестнице. Они услышали твои крики, бросились ко мне, оттащили меня от края и отняли тебя. Конечно, раньше мне и в голову не приходило, я догадался об этом только сейчас, что это ты их позвал. Если бы ты просто взял мои действия под контроль, то это никак не изменило бы твоего положения.

Ты уже достаточно часто делал это раньше. Ты хотел изменить свою жизнь кардинально, и ты своего добился.

Флетчер решительно продолжал расспрашивать Ширли о мелких, несущественных деталях.

– Ты гипнотически внушил мне страх высоты?

– Нет, зачем бы я стал это делать? Я должен был отвратить тебя от зла, гордости, похоти и жажды власти. В этом состоял мой долг, но я любил тебя. Ты был не просто живым чудом, чей удивительный потенциал ждал развития, ты был для меня сыном, которого я никогда не имел. Я вижу, что в твоем сознании появились новые представления…

Времена изменились. Когда мне было полтора года, мой отец, священник, сознательно прижал мою левую руку к раскаленной каминной решетке. У меня до сих пор остались шрамы. Видимо, когда я был ребенком, меня очень тянуло к огню, и он решил, что таким образом, у меня возникнет разумный страх перед огнем, и мне не будет грозить опасность заживо сгореть. Подобный спартанский подход был очень распространен в те дни в Шотландии. Я не был столь же жесток. Я только хотел, чтобы ты расправил крылья.

– Большое тебе спасибо. Уж лучше бы ты оставил меня умирать.

Старик сохранял полное спокойствие:

– Как ты можешь говорить такое? Я вижу, вглядываясь в твой разум, то добро, которое ты уже сделал, и души, которые ты спас. А ведь это еще только начало.

– Я надеюсь, совершенно искренне надеюсь, что моя жизнь подошла к концу.

– Чепуха.

– Я хочу умереть. Мне стыдно, и я устал быть призраком в чужом сознании.

– Но вместе с теми людьми ты пережил немало счастливых минут, гораздо больше, чем когда ты был живым человеком.

Старик, который временно обрел силы и разум после появления Флетчера, продолжал сохранять способность мыслить, но быстро терял силы.

– Я умираю. Для меня это правильный исход. Скорее всего моя жизнь была прожита попусту – ведь я упустил тот великолепный шанс, который мне был предоставлен…

Ты, во всяком случае, утверждаешь, что я потерпел неудачу. Однако я чувствую, что твоя жизнь еще только начинается.

Медленно погружаясь в черноту, старик еще продолжал рассуждать, сохраняя до самого конца ясность мысли.

– Да, в одном смысле я ошибался, – признал он. – Женщины могли и должны были тебе помочь. Я ошибался, когда думал, что ты должен соблюдать обет безбрачия. Но кто знает, возможно, умирая, я смогу придать тебе толчок в нужном направлении…

Сэр Чарльз Ширли умер.

Он опять стал женщиной, но на этот раз он совсем не испугался.

Флетчер снова оказался бодрствующим в спящем разуме.

Личность и убеждения Аниты Сомерсет были открыты ему.

На сей раз ему было гораздо легче принять свое новое положение, но вместе с тем Флетчер понял, что полного слияния с разумом женщины для него все равно не может быть. То немногое, что осталось от Джона Флетчера, было, несомненно, мужским; для мужского разума Флетчер мог быть партнером, для женского он всегда будет оставаться незнакомцем. Находясь в разуме Джуди, Флетчер пришел к верным выводам, опираясь на ложные предпосылки.

Бодейкера обязательно заинтересует, в клиническом смысле конечно, что в мужском и в женском началах заложено нечто большее, чем просто физические различия, что лишившийся тела разум все равно остается мужским, или женским, и они никогда не смогут слиться в один.

Почти сразу же Флетчер понял, что он ничего или почти ничего не сможет сделать для Аниты. Даже на такой ранней стадии общения с ее спящим разумом, он обнаружил, что ему не нечего ей дать и это его расстроило.

Конечно, она не была идеальной – да и кто идеален?

И хотя она была цельной, хотя она была сама собой и это ее вполне устраивало, ей все-таки чего-то не хватало, и теперь, когда Флетчер находился внутри ее разума, это стало ему еще более очевидным.