Стивен Дональдсон - Хаос и порядок. Прыжок в безумие

К тому времени, когда Уорден понял, что Холт использует полицию в личных интересах, не имеющих ничего общего с его, Уордена, убеждениями, он нашел утешение во власти, – безграничной, но вполне законной, – которую с некоторых пор давал ему занимаемый пост.

Но кто еще мог остановить Дракона, если не облаченный всеми полномочиями представитель закона, тем более несший личную ответственность за то, что позволил собственным иллюзиям ослепить себя?

Признавая за собой вину, Уорден Диос поклялся пойти на все ради нейтрализации того вреда, который он нанес, потакая амбициям Холта Фэснера.

Разумеется, Уордену было бы трудно справиться с негативными последствиями им содеянного, если бы он не являлся полицейским. Должность начальника Департамента полиции была как нельзя кстати, и теперь уже нельзя было от нее отказываться даже ради восстановления собственной репутации. Пришлось смириться с компромиссами, на которые необходимо было идти, чтобы завоевать доверие Дракона. Но когда Уордену удавалось не участвовать в грязных делах Холта, он управлял Департаментом как образцовой и законопослушной организацией, одновременно вынашивая план низвержения Холта.

Но обмануть Дракона было не так просто Он не доверял никому, даже начальнику Департамента полиции, и все крепче оплетал его паутиной интриг. Однако Фэснер все-таки совершил ошибку. Она заключалась в том, что он неправильно интерпретировал помыслы Уордена. Цинизм Холта сильнее и сильнее отчуждал Уордена, оставляя его наедине со своими мыслями и душевными переживаниями.

Унижение, которому подвергся Уорден на аудиенции с Драконом, окончательно убило в нем смирение. Уорден перестал быть тем, кем был раньше. Ожесточение, сжавшее в кулак волю, придало ему те качества, о которых никто, даже сам Холт Фэснер, не мог подозревать.

Когда Холт вынудил Уордена согласиться с решением по устранению Морн и Энгуса, Уорден почувствовал себя так, словно его выставили голым на всеобщее обозрение. Сознание того, что все усилия и жертвы оказались бесполезны, позорило его в собственных глазах. В результате проявленного им малодушия человечество лишилось противомутагенной вакцины. Амнион же, напротив, ее обрел. Вектор Шейхид – единственный человек, кто мог повторить проведенные компанией «Интертех» исследования, – находился на волосок от смерти. Морн Хайленд многие месяцы пришлось терпеть издевательства и насилие со стороны Энгуса Термопайла и Ника Саккорсо, обретших контроль над вживленным в нее зонным имплантатом. Теперь от нее пытались избавиться, как от ненужного хлама. Сам Энгус, с которым были связаны самые сокровенные надежды Уордена, должен был стать игрушкой в руках Саккорсо – идеальным инструментом, жестоким и бездушным.

Какая же существовала альтернатива позору и унижению? Просьба об аудиенции с Норной Фэснер оказалась блестящим ходом. Уорден сделал этот ход практически интуитивно, но тут же осознал всю его выгоду. С каждым мгновением он чувствовал себя все сильнее и свободнее. С каждым шагом, уводившим его в глубь расположения штаб-квартиры Холта, его сердце билось все ровнее, а дыхание успокаивалось. Ни походка Уордена, ни то, как он себя держал, не вызвали у сопровождавших его охранников и тени подозрения в том, что Дракон несколько мгновений назад приговорил его к расправе над самым дорогим. Но выход есть всегда. Возможно, именно поэтому Уорден хотел посоветоваться с «оракулом».

Охранники подвели Диоса к помещению, где обитала Норна Фэснер. У дверей Уорден отпустил охранников. У них не было приказа сопровождать его внутрь. В этом не было необходимости – Дракон, без сомнения, имел возможность подслушивать за своей матерью в любое время.

Войдя в жилое помещение, Уорден закрыл за собой дверь. В стерильной комнате с высокими потолками свет был выключен. Лишь противоположную от постели Норны стену озаряло свечение экранов мониторов. Стена была для нее единственным окном в мир.

Норна лежала в постели, словно замурованная и закутанная в паутину всевозможных систем жизнеобеспечения. Двигались лишь ее глаза и рот, а также пальцы, которыми она нажимала кнопки управления освещением и мониторами. В неверном свете, исходившем от стены, она казалась призрачной и одинокой. Медицинские препараты, поддерживавшие силы ее сына, были ей прописаны слишком поздно, чтобы обеспечивать ей нечто большее, чем жалкое существование. На ее челе стояла печать смерти, а желтая морщинистая кожа казалась грязной на фоне белоснежного постельного белья.

Окружавшее Норну оборудование настолько сильно излучало в инфракрасном спектре, что искусственный глаз Уордена оказался практически бесполезным. Насколько он мог судить, у Норны отсутствовала аура, а возможно, и всякие чувства. Может быть, она уже не владела своим сознанием, хотя все эти годы Холт уверял, будто она не только пребывает в здравом рассудке, но и способна на глубокие умозаключения. Дракон утверждал: она жива лишь благодаря ему – Холту Фэснеру, – имея в виду, что жизнь теплится в ней только из-за ненависти к сыну. Она надеется, возможно небезосновательно, дожить до того момента, когда увидит низвержение своего отпрыска.

Когда-то Дракон смеялся над подобным ходом событий. Однако Уорден относился к такой перспективе по-другому. Впрочем, он не собирался с кем-либо делиться своими мыслями. Особенно теперь. И пришел он сюда не для того, чтобы высказывать соболезнования женщине, воспитавшей из своего сына хищника. Кроме того, у Уордена было всего десять минут. Если он не добьется от Норны желаемого, риск, на который он пошел, окажется неоправданным.

И все же, войдя в комнату, Уорден остановился как вкопанный. Холт говорил ему о мониторах, но Уорден не предполагал, насколько пугающими они могут показаться. На стене их было около двадцати, – все включены и одновременно мертвы, поскольку не излучали, как люди, в инфракрасном спектре. Выпуски новостей, эротика, комедии, спортивные программы и телевизионные пьесы конкурировали между собой, заполняя весь звуковой диапазон. Создававшийся эффект не только отвлекал и неприятно поражал, но и предвещал что-то зловещее.

Уорден подавил в себе желание выругаться в адрес Дракона. У него не было времени. Усилием воли Уорден заставил себя пересечь комнату и подойти к мониторам, на экраны которых устремила взгляд Норна. Повернувшись к ним спиной, он посмотрел в сторону старухи.

– Привет, Норна.

Глаза Норны выглядели пустыми, скованными смертью. Казалось, они не старались уследить за каким-то одним изображением. Создавалось впечатление, будто она знала способ, как сосредоточиться на всех экранах сразу. Впрочем, возможно, она просто забыла, что смотрит. Ее губы и десны пребывали в постоянном движении, как будто что-то жевали, как будто пытались вспомнить вкус пищи. Слюни бесконтрольно струились по морщинам, окружавшим рот, и стекали на подбородок. На какое-то мгновение взгляд Норны вдруг сосредоточился на Уордене, но тут же вновь переключился на экраны.