Михаил Пухов - Терминатор

Двинский осматривал кабину. Немного кофе, две маленькие чашки. Но кабину испачкало основательно. Теперь он с тряпкой в руках ползал по полу, отмывая кофейные пятна. Киборг ему помогал.

– Должны быть две лужи в углу. Правильно. Еще правее.

– Точно, – сказал Двинский, снимая пятно тряпкой. – Как вы их находите? Разве у вас есть глаза внутри кабины?

– Нет, – сказал киборг. – Они глядят во вселенную. Но у меня есть инерционные датчики.

– Вы хотите сказать, что реагируете на смещение центра тяжести?

– Естественно.

– На смещение из-за пролитого кофе?

– Почему нет?

– Нужна потрясающая точность.

– Что вы знаете о моей точности?

– Ничего, – сказал Двинский. Он нашел второе пятно в углу. – Нет, нет, нет. Я ничего не знаю. Но каждый сравнивает с собой. И еще – как вам удалось сманеврировать так, что я очутился в кресле? По-моему, вы спасли мне жизнь.

– Не стоит благодарности. Нам угрожал метеорит. Есть множество траекторий, уводящих от опасности. Бесконечное множество. Оно содержит бесконечное подмножество траекторий, на которых инерционные силы бросают вас в кресло. Что остается? Выбрать путь, оптимальный по какому-либо параметру. Например, по величине ускорений.

– Но ведь это очень сложная вариационная задача! – воскликнул Двинский. – Ее нужно решить, и практически мгновенно! Разве это возможно?

– Почему нет? – сказал киборг.– Если решение однозначно, процесс его нахождения сводится к переводу. Это чистая лингвистика. Вы переводите задачу с языка начальных условий на язык решений. Естественно, все переводят с разной скоростью.

– И вы быстрее всех?

– Нет, – сказал киборг. – Как пишут в анкетах, я владею обоими языками в совершенстве. Мне не нужно переводить. Если задача поставлена, я сразу знаю решение.

– Слова я слышу, – сказал Двинский. – Впрочем, если вы делаете такие вещи инстинктивно, как я перехожу улицу, мне очевидна и суть. Только почему я не оказался в кресле вверх ногами? Впрочем, для вас это тоже просто.

– Естественно, – сказал киборг.– Я могу придать вам любое положение относительно кабины. Могу усадить в кресло, прижать лицом к иллюминатору, положить вашу руку на пульт, заставить нажать какую-нибудь кнопку. Наш ручной пульт – фикция. Когда кораблем управляет робот, пилот всегда может перехватить управление. У нас такое возможно лишь в принципе. Сигнал с пульта перебивает мои команды, но от меня зависит, чтобы пульт молчал.

– Почему так сделано? – спросил Двинский. Вновь на секунду он ощутил знакомое чувство, будто на него повеяло холодом. – Зачем?

– Никто этого не предвидел, – сказал киборг. – Все думали, что у пилота есть возможность взять управление на себя. На деле получилось не так. И правильно. Человек всегда во власти эмоции. У него могут возникнуть галлюцинации, он может сойти с ума, его может затопить черная волна из глубин психики. Я знаю это на опыте. Мало ли что может случиться с человеком!..

– А с вами?

– К моему глубокому сожалению,– монотонно произнес киборг, – ничего.

Двинский любовался Юпитером. Более величественного зрелища он не видел. Земля тоже впечатляет, но мы привыкли к Земле. Юпитер – другое дело. Никакая кинохроника не в силах передать вид на Юпитер с расстояния 'в миллион километров. Бездонные глубины атмосферы, выпуклости тайфунов, полосы облаков, круглые тени спутников. И то, для чего в языке еще нет подходящих слов.

Экспресс догонял Европу. Торможение началось вскоре после выхода из пояса астероидов. Основная скорость была сброшена. Даже наиболее сложный маневр – гравитационное торможение при пролете Каллисто и Ганимеда – был завершен. Сейчас экспресс, почти погасив скорость, приближался к Европе. Ее пятнистый диск висел впереди, превышая Землю, наблюдаемую со стационарной орбиты. И увеличивался на глазах.

– Вы не забыли, как вести себя при посадке? – спросил киборг. – Через несколько минут мы войдем в атмосферу. Когда скорость упадет до тысячи километров в час, я выпущу крылья. Верней, сначала тормозные парашюты. Ленточный, потом обыкновенные. Их четыре. Они очень красиво смотрятся на фоне неба – как букет из четырех цветов. Хотя я бы предпочел, чтобы их было три.

– Почему?

– Ну, четные букеты кладут на могилы, – сказал киборг. – Парашюты напоминают мне, что я… не совсем жив.

Некоторое время они молчали.

Европа стала больше Юпитера. Ее вогнутая чаша занимала полнеба. Она уже не увеличивалась в размерах, но рисунок пятен укрупнялся.

– Пора прощаться, – сказал киборг. – Надеюсь, наши беседы не пропадут впустую. Вы нравитесь мне, Володя. Главное, берегите свою невесту. Не поддавайтесь ревности. Мужчина должен уметь прощать. Сейчас я никогда бы не поступил так, как раньше. Мне бы хотелось, чтобы вы всегда ее любили. Пусть моя печальная история не повторится.

– Ваша жена тоже была неправа,– сказал Двинский. – По-моему, ей нравилось вас мучить. Женщина должна быть другой. Если любит, конечно.

– Она меня любила, – сказал киборг. – Есть вещи, которые ты знаешь. Кстати, обратите внимание на пейзаж: скалы Европы – это вам не какие-нибудь Альпы! А какой, по-вашему, должна быть женщина?

Небо в иллюминаторах окрасилось алым: экспресс накалял воздух. Скалы были далеко внизу, дикие, нетронутые цивилизацией. От них тянулись длинные тени. Экспресс приближался к линии терминатора – внизу была вечерняя заря, там заходило Солнце, хотя на ста километрах оно стояло еще высоко. Еще немного – и будет видна темная сторона спутника. Там обитаемый центр, и ночь, и люди уже засыпают.

– Женщина должна быть доброй,– сказал Двинский. – Как моя Настя.

– Ее зовут Настя?

– Да. А почему вы спросили?

– Так, – монотонно произнес киборг. – Действительно глупо. Она у вас, наверное, красивая.

– Очень, – сказал Двинский. – Хотя почему-то ее лицо ускользает, я не могу удержать его перед собой. Отчетливо помню лишь родинку на щеке.

– Родинку на щеке?

– Да. У нее небольшая родинка возле левого глаза. Но она ей идет. Только ее фамилия мне не нравится. Но это дело поправимое. Ведь правда?

– А как ее фамилия? – помедлив, спросил киборг.

– Фамилия? – Двинский назвал фамилию. – Зачем она вам?

Киборг не ответил. Несколько мгновений висела тишина. И внезапно оборвалась – в репродукторах замяукало и засвистело. Это Двинский уже слышал – радиоголос Юпитера, превращенный в звук.

Но почему киборг включил приемник, не ответив на заданный вопрос?

Экспресс во что-то уперся – это пошли за борт парашюты, гася оставшуюся скорость.

Опять невесомость. Без предупреждения, без приглашения затянуть ремни. Поверхность спутника метнулась вверх, запрокинулась, перевернулась. Экспресс падал. Мелькнуло небо – пустота, заполненная черным. В отдалении возник причудливый разноцветный букет. Четыре небесных цветка, отделенные парашюты.