Фредерик Браун - Что за безумная вселенная!

— Конечно, нет, — как можно небрежнее кинул он. — Не до такой же степени я лишился рассудка. Но здесь я должен был кое с кем встретиться, посему и собрался пофланировать в его поисках. Попозже, возможно, придется взять кушетку, хотя сильно сомневаюсь, что в состоянии сейчас заснуть. Так что не беспокойтесь на мой счет. Спасибо за проявленную любезность, но у меня есть все необходимое.

Кейт, опасаясь, как бы незнакомец не разродился другими вопросами, поспешил покинуть его. Освещение в просторном станционном зале ожидания было приглушенным, очевидно, чтобы не мешать пассажирам спать. Кейт пробирался сквозь ряды лежанок практически в полутьме, стараясь делать это, как можно осторожнее, чтобы ненароком не разбудить прикорнувших людей. Он целеустремленно двигался к выходу на 42 улицу.

Подойдя почти вплотную, он обнаружил, что по бокам двери возвышаются два дюжих копа.

Но теперь Кейт уже не мог остановиться. Они видели, что он шел к ним и уже наблюдали за его продвижением. Поэтому ему ничего не оставалось, как шагать к охраняемому ими выходу — изменить маршрут, не привлекая к себе ещё большего внимания, он оказался уже не в состоянии. Лихорадочно соображая на ходу, Кейт решил, что если в конечном счете по абсолютно неведомой ему причине полицейские не выпустят наружу, он притворится, что подошел к двери с единственной целью — посмотреть в окно.

Итак, он беспечной походкой продолжал свое продвижение вперед, машинально отметив, что стеклянная дверь была выкрашена в густо черный цвет.

Полицейский, что был покрепче с виду, обратился к нему, но с изысканной вежливостью:

— Вы вооружены, мистер?

— Нет.

— Тогда, знаете ли, опасно. Разумеется, мы не имеем права воспрепятствовать вам в этом, можем лишь высказать свой совет остаться в зале.

Первое, что испытал Кейт, — это чувство громадного облегчения. Значит, вопреки его опасениям, никто не собирался силой удерживать его здесь. А проводить ночь на вокзале он вовсе не собирался.

Но что кроется за словами копа? Опасно? О какой неведомой ему опасности шла речь, что за угроза могла удерживать эти тысячи людей в станционном зале? Что все-таки стряслось с самим Нью-Йорком?

Отступать теперь было уже поздно. Да, к тому же, подумал Кейт, если разобраться, опасность грозила ему ОТОВСЮДУ до тех пор, пока он не разберется в обстановке.

Поэтому максимально небрежным тоном он заметил:

— Я живу совсем рядом. Никакого риска.

— Как хотите, — ответил блюститель порядка. — Надеемся, что вы выпутаетесь из этой истории целым и невредимым. — Добавило второе официальное лицо и открыло дверь.

Кейт чуть не попятился назад. Стеклянную дверь никто и не думал мазать черной, как деготь, краской. То, что он видел, глядя на них, было… чернотой в чистом виде. То, какого мрака он ещё в жизни не видел. Ни одного огонька. Освещение вокзала, похоже, никак не влияло на эту абсолютную темень. Кейт опустил глаза долу: тротуара далее, чем на полмерта от двери, видно уже не было.

И… то ли у него разыгралось воображение, то ли на самом деле какая-то толика тьмы проскользнула сквозь приоткрытую дверь в вокзальное помещение, как если бы это была не просто безликая темнота ночи, а какой-то вполне реальный сгусток мрака, который можно было пощупать, нечто вроде газообразного облака. В общем, то было не просто отсутствие света, а что-то и еще.

Но что бы не представлял из себя этот феномен, теперь он уже не мог обернуться, заскулив, что НЕ ЗНАЛ, что его ожидало. Волей-неволей он был обязан переступить порог и нырнуть Бог знает во что.

Кейт сдвинулся с места, и дверь тут же захлопнулась за ним. Было такое впечатление, что он вошел в черную комнату. Затемнение было идеальным и куда как превосходило все то, что ему довелось видеть в этом роде. Наверное, это и было то, — он вспомнил фразу в «Нью-Йорк Таймс», — что называлось «тотальным отуманиванием».

Он взглянул вверх — ни единой звездочки, ни лучика Луны, хотя в Гринтауне она просматривалась на небе во всем своем блеске.

Кейт сделал пару неуверенных шагов и оглянулся на дверь. Ее и след простыл. А между тем она ведь была стеклянной. И каким бы слабым ни было освещение в зале ожидания, но, хоть как-то, но все же должно было пронизывать эту темень. Если, конечно, дверь и в самом деле не затушевали черной-пречерной краской снаружи. Кейт вернулся по своим следам и увидел крайне слабые световые очертания прямоугольника на расстоянии вытянутой руки: это и была предельная дистанция, на которую ещё как-то пробивалось освещение изнутри вокзала.

Кейт отступил на шаг — и блеклый прямоугольник стеклянной двери пропал. Достав из кармана коробок, Кейт зажег спичку. Огонек воспринимался как слабая световая точка, когда он отодвинул его на всю длину руки. Он хорошо различал его только в пятидесяти сантиметрах от себя, не далее.

Пламя куснуло Кейта за пальцы и он выронил спичку. Он не был в состоянии сказать, продолжала ли она ещё гореть, когда коснулась земли.

Да, теперь он искренне сожалел, что не снял раскладушку в здании вокзала, но обратного хода уже не было. Он и так уж привлек к себе внимание копов, когда выходит. И почему не послушался он совета своего малохольного спутника? Отныне он понял, что самый разумный для него способ поведения имитировать поведение других людей.

Одной рукой он уперся в стену дома, а вторую вытянул перед собой, нащупывая дорогу. Так и направился он в сторону Лексингтон-авеню. Он старательно таращил глаза, стремясь хотя бы что-то рассмотреть в темноте, но с таким же успехом он мог бы и не открывать их — эффект был один и тот же. Теперь Кейт знал, какое ощущение бывает у слепого. Сейчас он с удовольствием воспользовался бы тросточкой, чтобы простукивать ею невидимо стелившийся под ногами тротуар. Собака в этой ситуации была бы совершенно бесполезной. Он сомневался, что даже кошка видела что-либо в этом чернильном тумане дальше чем на тридцать сантиметров.

Неожиданно его рука, скользившая по стене здания, куда-то провалилась. Вероятно, он вышел на угол. Кейт постоял мгновение, вопрошая себя, а стоит ли вообще продолжать всю эту затею? Понятно, что обратная дорога на вокзал была ему заказана, но почему бы не сесть вот прямо сейчас на тротуар, прислонившись спиной к дому и не дождаться утра… в надежде, что солнышко разгонит этот чертов туман.

Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы добраться до своего пристанища в Гринвич-Виллэдж. Такси, конечно, не могли двигаться, когда не видно ни зги. Как, впрочем, явно не работал и любой другой вид транспорта. В таких условиях только свихнувшиеся или такие вот несведущие люди, как он, — кстати, в последней категории наверняка кроме него, больше никого и не было — могли отважиться высунуть нос наружу.