Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)

– Она так рано домой не приходит, – сказала Римма. – Она работает на телестудии и задерживается там допоздна.

– Будем звонить до упора, – решил младший из гостей. – Если она ведет ночной образ жизни, то ее таким звонком не удивишь.

– Тоже верно, – согласилась девица.

Римма редко сталкивалась с современной молодежью. На работе самой юной была двадцатипятилетняя Настя. А парней и молодых мужчин Римма и вовсе только на улице видела. Она не знала, чего ожидать от гостей – выглядели, как боевики, разговаривали спокойно, не повышая голоса… Сколько же им лет, подумала Римма, ведь совсем дети, особенно маленький…

– Рискнем, – долговязый принес из коридора телефон на длинном шнуре. – Звоните.

Римма набрала номер, молясь Богу, чтобы Черноруцкой не случилось дома. Но тележурналистка оказалась, как всегда, непредсказуема – вернее, Римма просто не знала, какой нагоняй получила Ольга от Фесенко. Черноруцкая приехала домой засветло и возилась с литературой – очередной исторический безумец собрался искать библиотеку Ивана Грозного в Протасове, и ей хотелось по крайней мере узнать – был ли при Грозном город Протасов, или на этом месте рос вековой лес.

– Внимательно, – ответил голос Черноруцкой. Это была новая мода – сократить до одного слова фразу «я слушаю вас внимательно».

Римму охватила паника – нужно было что-то говорить, но она еще не успели придумать – что именно. Назвав свое имя, напомнив обстоятельства знакомства, она пыталась изобрести что-то вразумительное – и ее осенило.

Возможно, еще и потому осенило, что длинноволосая девица что-то прошептала на ухо парню, который явно был в компании главным, и парень нахмурился.

Римма заговорила о том, как, чувствуя себя обиженной Ольгиным недоверием, она связалась с одним старичком, родная мать которого сильно дружила с придуманной фрейлиной, и старичок после долгих расспросов признался – письма фрейлины мать не уничтожила, припрятала, и теперь он охотно передал бы их в какой-нибудь музей.

Ольга выразила сомнение в ценности писем. Если женщина, заехав подальше от Санкт-Петербурга, исхитрилась выдать себя за фрейлину, это еще не значит, что в ее переписке есть какие-то достойные внимания факты и детали.

Как на грех, трубка у Римминого телефона была устроена так, что голос Ольги раздавался чуть ли не всю кухню.

– Я сама видела эти письма, – подсказала девица.

– Но я же сама видела эти письма! – воскликнула Римма.

Видя, что разговор не складывается, троица подвинулась к ней, и лица самим своим спокойствием уже не предвещали ничего хорошего.

Ольга Черноруцкая была обречена – вот что прочитала Римма в спокойствии юных лиц. Ее деловито пристрелят, или утопят, или удавят во имя торжества справедливости. И это, скорее всего, будет действительно справедливость – Черноруцкая непременно кого-то своими выкрутасами довела до белого каления, до ярости, до отчаяния, до маразма!

Потом троица смоется, а на казенный стул по нужную сторону следовательского стола сядет Римма Горбачевич.

Ведь поди знай, кто там у нее сейчас сидит и слушает разговор! Если Черноруцкая в такое время дома, то уж точно не одна. Поди знай, кому она сейчас расскажет, что ее зовет в гости какая-то помешанная со старыми письмами и фотографиями!

Нужно было сказать что-то такое, непонятное для гостей, но достаточное, чтобы Черноруцкая бросила трубку.

– Если вам эти письма неинтересны, я предложу их кому-нибудь другому, – подсказала девица.

– Я отвезу их в Москву, – добавил долговязый парень.

– К Борису Акунину, – вдруг сказал маленький. – У меня тетя работает в издательстве Захарова, где его начали печатать. У меня даже его телефон есть.

Римма никак не могла понять – это подсказка? Или – что?

– Откуда, Андрей? – спросила девица. – На кой он тебе?

– А ты не поверишь – тетя заболела, попросила – я ему какие-то бумажки на подпись возил. Погоди, сейчас найду… – малолетний гость полез за сотовым, часто нажимаемая кнопочка прерывисто запищала. – Вот!

Долговязый взял сотовый с номером на экране и положил перед Риммой.

Нужно было сказать какую-нибудь чушь! Но она не могла. Она кое-как повторила то, что поочередно подсказали гости, и привела телефонный номер в качестве доказательства. Ольга могла позвонить и убедиться, что на том конце провода действительно знаменитый Акунин!

– Ну ладно, – сказала Черноруцкая. – Тут фифти-фифти, шансов за то, что письма ценные, столько же, сколько против. Давайте договариваться…

Когда встреча была назначена, девица разлила по чашкам сперва утреннюю заварку, потом кипяток. Гости повеселели, заулыбались. Римма, с грехом пополам играя в сопричастность к великому делу справедливости, поглядывала на телефон. Нужно было ночью, когда гости уснут, перезвонить и отменить встречу.

Но долговязый перехватил ее взгляд.

Ни слова не говоря, он взял телефон – в одну руку, шнур – в другую, и выдернул контакты из клемм.

– На работу вы завтра не пойдете, – сказал он, – продовольствие мы принесем. А если что-нибудь такое придумаете…

Что тут можно было придумать?! Римма демонстративно встала и ушла в ванную, совмещенную с туалетом. Там она села на унитазную крышку и поняла, что хочет умереть – сейчас же, немедленно, чтобы больше ничего не было – никакой Черноруцкой, никаких незваных гостей. Умереть – но как-нибудь так – усилием воли и без всяких мучений…

Вдруг осенила мудрая мысль – нужно рассказать этой компании о провалившемся покушении на Черноруцкую! О стрельбе на кладбище, о взводе ментов, охранявших, как выяснилось, журналистку и наблюдавших за ней из примогильных кустов! Дети по крайней мере призадумаются… изобретут что-нибудь другое, не связанное непосредственно с Риммой…

И вторая мудрая мысль перебила первую: эти гаденыши уже подозревают ее в предательстве, рассказать, как провалилось покушение, в котором она участвовала, – самолично затянуть петлю на собственной шее!..

Умереть бы, подумала Римма, умереть – но только ненадолго, а потом проснуться и выйти из туалета, когда все будет кончено, или Черноруцкую застрелят, или гаденышей повяжут… нет, еще позже, когда всего этого больше не будет, каким-то образом все исчезнет, забудется, сделается недействительным…

Серый, Ира и Андрей остались на кухне одни.

– Жалко тетку, – сказал Андрей. – Впервые такое дурацкое ДЕЛО – все с колес! Неужели в этом долбанном Протасове нет пары нормальных свидетелей?

– Мне все больше кажется, что и свидетели были, и свой местный исполнитель был, но только все почему-то гикнулось. Вот нами и заткнули дырку, – высказала разумное предположение Ира. – Поэтому все не по-человечески. Но бороться надо до последнего. Нельзя, чтобы Управа отступала.