Урсула Ле Гуин - Невыбранная любовь

— Нет, — ответил Хадри, сам не зная, правду ли он говорит, но не в силах более выдавить из себя ни единого слова.

— Ты не хочешь жениться здесь.

— Не знаю, Суорд.

— И как понимать твое «не знаю»?

— Вряд ли кто из вечерних женщин захочет выйти за меня, — сказал он, стараясь не лгать. — Мне ведь это известно. Им нужно, чтобы ты выбрал кого-нибудь из местных. А я здесь чужак.

— Они тебя не знают, — проговорил Суорд с неожиданной умоляющей нежностью. — У нас уходит много времени, чтобы как следует узнать человека. Мы слишком долго прожили на нашей Скале. У нас в венах вместо крови морская вода. Но они увидят… и узнают тебя, если ты… Если ты останешься…— Он отвернулся, и через некоторое время еле слышно добавил:— Если ты уйдешь, можно мне будет уйти с тобой?

— Я не ухожу, — сказал Хадри. Он подошел к Суорду, погладил его волосы и лицо, поцеловал. Он знал, что Суорд не сможет уйти с ним, не сможет жить на материке, в Окете — из этого ничего не выйдет. Но это означало, что он должен остаться здесь, с Суордом. И от этой мысли у него под сердцем разлился щемящий холод.

— Сасни и Дуун — джермейны, — сказал наконец Суорд, снова став самим собой — собранным и сильным. — Они любовницы уже с тринадцати лет. Сасни может выйти за меня, если я сделаю ей предложение, и если в ее Дневном браке останется Дуун. Мы сможем составить с ними седорету, Хадри.

Оцепенение некоторое время не давало Хадри ответить; он сам не мог понять, что за чувство испытывает, о чем думает.

— Кто такая Дуун? — выдавил он наконец. У него еще оставалсь слабая надежда, что она и есть та самая женщина, с которой он разговаривал на крыше прошлой ночью — как ему показалось, в другом мире, во владениях тумана, тьмы и истины.

— Ты ее знаешь.

— Это не она вчера откуда-то вернулась?

— Нет, — отрезал Суорд, слишком напряженный, чтобы удивляться тупости Хадри. — Она джермейн Сасни, дочь Ласуду из Четвертого седорету. Невысокая, очень худая, и мало разговаривает.

— Да я ее не знаю! — с отчаянием воскликнул Хадри. — Я не могу их различить, и они со мной не разговаривают!

Он прикусил губу и перешел на другой конец лодки, где застыл, сунув руки в карманы и опустив плечи.

Настроение Суорда совершенно изменилось. Когда они добрались до шлюза, он радостно барахтался в илистой воде, убеждаясь, что все механизмы в порядке, а потом развернул парус и направил лодку, подгоняемую попутным ветром, обратно к большому каналу.

— Пора и тебе понюхать морского ветра! — крикнул он Хадри, и развернул лодку на запад — вверх по каналу в открытое море. Прикрытое легкой дымкой солнце, насыщенный солеными брызгами свежий ветер, страх глубины, усталость от управления лодкой под умелым руководством Суорда, и восторг триумфа, когда он на закате направил ее обратно в канал, залитый золотисто-красным светом, а над их головами с криками кружили огромные стаи ходулочников и болотных птиц — все это, в конце концов, обернулось для Хадри замечательным днем.

Но радость покинула его, едва он снова оказался под крышами Меруо, в темных коридорах и низких, широких и темных комнатах, которые все смотрели на запад. Они разделили ужин с Четвертым и Пятым седорету. На родной ферме Хадри их с Суордом обязательно стали бы поддразнивать, если бы они вернулись только к ужину, проведя весь день вне дома и не сделав за все время никакой работы. Здесь же никто их не поддразнивал, и никто над ними не подшучивал. Если кто и возмущался, то не показывал своих чувств. А может, никакого возмущения и вовсе не было, потому что все очень хорошо знали и взаимно доверяли друг другу, как доверяют собственным рукам — не задавая вопросов. Даже дети здесь шутили и ссорились меньше, чем Хадри привык видеть. Разговоры за длинным столом всегда велись негромко, а многие вообще молчали.

Накладывая себе еду на тарелку, Хадри высматривал среди них женщину, с которой разговаривал ночью. Может, то была Эсбуай? Вряд ли. Рост подходил, но Эсбуай очень худая и держит голову особенно высокомерно. Той женщины здесь не было. Возможно, она из Первого седорету. А кто из этих женщин Дуун?

Вот она — невысокая, рядом с Сасни. Теперь он ее вспомнил. Она всегда рядом с Сасни. Он никогда с ней не разговаривал, потому что из всех местных женщин именно Сасни унижала его с особой ненавистью, а Дуун всегда была ее тенью.

— Иди сюда, — сказал Суорд, обойдя стол и усевшись рядом с Сасни. Он сделал жест, приглашая Хадри сесть рядом с Дуун. Тот повиновался. «Я стал тенью Суорда», — подумал он.

— Хадри говорил, что никогда не разговаривал с тобой, — сказал Суорд, обращаясь к Дуун. Та слегка съежилась и пробормотала что-то неразборчивое. Хадри увидел, как лицо Сасни вспыхнуло гневом, и все же на нем, когда она взглянула Суорду в глаза, промелькнул намек на вызывающую улыбку. Они были очень похожи. И стоили друг друга.

Суорд и Сасни принялись разговаривать — о ловле рыбы, о шлюзах, — а Хадри в это время ел. После проведенного на воде дня его обуял волчий аппетит. Дуун, закончив есть, просто сидела и молчала. У обитателей Скалы развилась способность оставаться совершенно неподвижными и молчаливыми — совсем как у хищных животных или птиц-рыболовов. На ужин была, разумеется, рыба — как всегда. Меруо некогда было богатым владением и все еще сохраняло манеры богатых людей, хотя и не сумело сохранить само богатство. Продление большого канала и вычерпывание из него ила из с каждым годом отнимало все большую долю их доходов, а море все так же неумолимо отступало от дельты. У них имелся большой рыболовный флот, но корабли в нем были старые, многие капитально отремонтированные. Хадри как-то спросил, почему они не строят новые, ведь над сухим доком вызвышалась большая судоверфь; Суорд объяснил, что их разорит стоимость одной лишь древесины. Имея в активе только один урожай со сдаваемых в аренду полей, рыбу и моллюсков, они были вынуждены платить за все прочие продукты, одежду, древесину, и даже за воду. Колодцы на многие мили вокруг Меруо были солеными, поэтому к нему из деревни на холмах был протянут акведук.

Однако свою дорогую воду они пили из серебряных кубков, а вечную рыбу подавали к столу в мисках из древнего полупрозрачного голубого эдийского фарфора. Хадри очень боялся разбить одну из них, когда мыл посуду.

Сасни и Суорд продолжали разговор, а Хадри сам себе казался угрюмым болваном, потому что молча сидит рядом с девушкой, которая тоже молчит.

— Я сегодня впервые выходил в море, — выдавил он наконец, ощутив, как кровь приливает к щекам.

Дуун лишь хмыкнула и уставилась в свою пустую тарелку.

— Можно принести тебе супа? — спросил Хадри. Здесь трапеза традиционно завершалась супом — разумеется, рыбным.