Дэвид Брин - Вирус альтруизма

Думаешь меня поймать? Черта с два! К нашей встрече я подготовился так, что начинай уже думать о чем-нибудь другом.

В моем бумажнике лежит карточка, где написано, что у меня четвертая группа крови, резус отрицательный и к тому же аллергия на пенициллин, аспирин и фенилаланин. Если верить другой карточке, я - убежденный адепт Церкви христианской науки [Протестантская секта, основанная на вере в духовное излечение с помощью Слова Христова от всех физических и духовных грехов и недугов. (Прим. перев.)]. Все эти хитрости задержат тебя, когда придет время (а оно, конечно же, придет, и очень скоро).

Даже если от этого будет зависеть моя жизнь, я никогда и никому не позволю втыкать мне в руку иголки. Ни за что! Никаких переливаний крови!

И потом, у меня же есть антитела. Так что тебе, СПИЧ, лучше держаться от меня подальше. Твоей пешкой я не стану. И твоим вектором тоже.

Понимаешь, все твои слабые места мне известны. Хоть ты и хитрый дьявол, но чересчур изнеженный. В отличие от ТАРПа, ты не выносишь открытого воздуха, жары, холода, кислоты и щелочи. Из крови в кровь - вот твой единственный путь. Да и зачем тебе другой? Ведь ты, наверное, думал, что нашел самый простой способ?

Как только ни называл тебя Лесли Эджисон - и «виртуозный мастер», и «совершенство среди вирусов»… Помнится, когда-то давно ВИЧ - вирус СПИДа - заставлял всех трепетать от страха. Но по сравнению с тобой он просто грубый, неотесанный мясник. Маньяк с бензопилой, болван, который убивает своих хозяев и распространяется за счет привычек, которые люди хоть и с трудом, но все же могут держать под контролем. О да, у старины ВИЧ тоже были свои приемчики, но что он в сравнении с тобой? Жалкий дилетант!

Простуда и грипп, конечно, тоже не лыком шиты. Они неразборчивы в связях и быстро мутируют. Когда-то давно они научились заставлять своих хозяев хлюпать носами, кашлять и чихать, чтобы те распространяли заразу. Вирусы гриппа гораздо хитрее, чем ВИЧ, ведь, как правило, они не убивают своих хозяев, а лишь заставляют их страдать и, кашляя и сморкаясь, заражать свежими порциями инфекции своих близких.

Лес Эджисон всегда обвинял меня в очеловечивании наших объектов изучения. Всякий раз, заходя на мою половину лаборатории и слыша, как я поливаю отборной техасско-мексиканской бранью какого-нибудь особо воинственного лейкофага, он реагировал одинаково. Как сейчас вижу: приподняв одну бровь, он сухо делает мне замечание.

– Форри, вирус не может тебя услышать, - произносит он со своим винчестерским акцентом. - Это ведь не разумное существо, даже, строго говоря, не живое. Это всего лишь пучок генов в белковой оболочке, вот и все.

– Знаю, Лес, - обычно отвечал я в таких случаях. - Но до чего же наглые эти гены! Дай им волю, они тут же вломятся в человеческую клетку и заставят ее производить полчища новых вирусов. А те потом разорвут ее на части, когда будут выбираться на свободу, чтобы напасть снова. Может, они и не думают, и все их коварство - чистой воды случайность. Но неужто тебе никогда не кажется, будто они действуют по плану? Будто кто-то управляет этими мерзкими тварями, чтобы заставлять нас страдать? И даже умирать?

– Да ладно тебе, Форри! - Он снисходительно усмехается моей американской непосредственности. - Ты бы не стал заниматься этим делом, если б не находил в этих фагоцитах своеобразной прелести.

Эх, старина Лес! Такой правильный и высокомерный… Ты так и не догадался, что вирусы завораживали меня совсем по другой причине. В их ненасытной алчности я видел такое примитивное, ничем не замутненное честолюбие, которое превосходило даже мое собственное. Тот факт, что вирусы - безмозглые создания, не слишком облегчал мои терзания. Мне, между прочим, всегда казалось, что мы, люди, сильно переоцениваем свои мозги.

Мы познакомились несколько лет назад в Остине, куда Лес приехал в академический отпуск. У него уже тогда была репутация «юного гения», я откровенно лебезил перед ним, и, возвращаясь в Оксфорд, он предложил мне присоединиться к нему. Так я оказался здесь, и начались наши регулярные дружеские споры о смысле и значении болезни под барабанную дробь, которую английский дождь выбивал по рододендронам.

Ох уж этот Лес Эджисон с его псевдоартистическими дружками и претензиями на философичность! Он вечно рассуждал о красоте и изяществе наших маленьких мерзопакостных объектов. Но меня не проведешь. Я-то понимал: он так же помешан на «нобелевке», как и все мы. Так же увлечен погоней за тем фрагментом Загадки Мироздания, за тем кусочком, который принесет больше грантов, больше лабораторных площадей, больше оборудования, больше престижа… В общем, деньги, статус и в конечном итоге, может быть, даже Стокгольм.

Сам Лес уверял, что подобная ерунда его не интересует. Но парень он был не промах, это я вам точно говорю. Иначе каким образом его лаборатория расширялась бы даже в разгар тэтчеровских гонений на английскую науку? И тем не менее он продолжал притворяться.

– У вирусов есть свои положительные стороны, - частенько говаривал он. - Конечно, поначалу они нередко убивают. С этого начинают все новые патогены. Но в конечном итоге происходит одно из двух. Либо человечество в ответ на новую угрозу изобретает защиту, либо…

О, как он обожал эти театральные паузы!

– Либо? - Подначивал его я, как мне и полагалось.

– Либо мы приходим к компромиссу… а быть может, и к альянсу.

Симбиоз. Вот то, о чем Лес твердил не переставая. Он обожал цитировать Маргулис и Томаса, а иногда и Лавлока, прости господи… В том, как он восхищался даже такими ужасными и подлыми тварями, как ВИЧ, было что-то пугающее.

– Видишь? Он встраивается в ДНК своей жертвы, - говорил Лес. - А потом затаится и дожидается, когда жертву атакуют другие микробы. Т-клетки организма хозяина готовятся дать отпор, отбить вторжение, но ее химические механизмы захвачены новой ДНК, и в результате вместо двух новых Т-клеток появляется целая армия вирусов СПИДа.

– Ну и что? - пожимал плечами я. - Практически все вирусы действуют так же. Единственное отличие ВИЧ - что это ретровирус.

– Да, Форри, но подумай дальше. Представь, что произойдет, когда рано или поздно СПИДом заразится человек с таким геномом, что он окажется нечувствительным!

– То есть его антитела среагируют достаточно быстро, чтобы остановить вирус? Или что его Т-клетки отразят вторжение?

О, когда Лес входил в раж, он становился дьявольски снисходительным.

– Да нет же, нет! Думай! - требовал он. - Я имею в виду нечувствительность после инфицирования. Уже после того, как гены вируса внедрились в его хромосомы. Но у этого индивидуума имеются некие другие гены, которые не позволяют новой ДНК начать вирусный синтез. Создания новых вирусов не происходит. Не происходит и разрушения клетки. Человек не болеет. Но теперь у него имеются новые молекулы Д НК…