Сергей Абрамов - Ряд волшебных изменений милого лица

«Что есть женщина?» — суперглубокомысленно думал Стасик Политов, выгоняя со двора поджарый «жигуленок» испанского цвета «коррида», нахально лавируя задом среди иных личных авто, по изящной дуге объезжая парадный строй мусорных баков, проскальзывая в опасной близости от стриженного по-солдатски, под ноль, тополя и газуя по Маленковке, а потом — дальше, туда, где вольно и плавно несет свои мутные воды древняя река Яуза.

«Что есть женщина?» — тоскливо и безнадежно думал драматический артист Стасик Политов и сам себе отвечал без запинки: «Женщина есть зло!»

У него имелись все основания к такому категоричному и в общем-то несветлому выводу. Он только что вдребезги разругался с двумя довольно близкими ему женщинами, а именно: с женой Натальей тридцати восьми лет от роду и дочерью Ксенией, восемнадцативешней девицей. Что послужило причиной ругани, мы еще узнаем, а пока, к слову, отметим, что заслуженный артист Стасик Политов вправе был задать себе такой философски вечный вопрос и так легко на него ответить, потому что всю сознательную жизнь поклонением его окружали разные женщины: красивые и не слишком, добрые и мегерообразные, молодые и увядающие. Нравился им Стасик Политов, вот и вся причина! Но он-то, он, хитрюга чертов, привык к идолопоклонству, дня без него не мыслил, идол, все выгоды в нем искал и, представьте себе, находил кое-какие. Но и об этом потом, потом…

А пока зафиксируем ваше внимание на том, как умело выводил он со двора свой морковный седан-люкс, как хладнокровно, с каскадерской удалью рулил между поименованными препятствиями, хотя, казалось бы, — необратимое влияние стресса, тяжелые последствия бытового конфликта… Но нет, нет и нет! Никаких последствий не наблюдалось. Бытовой конфликт не давил на психику Стасика как раз потому, что привык он к подобным, пусть даже бурным, но быстротечным конфликтам — дома, в театре, в одолженной на вечерок холостяцкой квартирке, в машине, на улице, в магазине, везде, везде. Вечно он кого-то не устраивал, что-то не делал или делал не то, забывал, опаздывал, придирался по пустякам, спорил не к месту и не ко времени — сплошной Недостаток, а не человек.

Именно так: Недостаток с прописной буквы, человек — со строчной.

И вот вам результат: Стасик плевать хотел на все претензии к собственной драгоценной персоне и вышеуказанным филвопросом задавался скорей всего по инерции, машинально. А может, то была фраза из роли горьковского Актера, которого Стасику предстояло нынче вечером изобразить?.. Нет, помнится, не говорил ничего такого Актер, не отвесил ему Алексей Максимович богатой реплики…

Но, кстати, по тому, кого играл Стасик на сцене, можно представить его театральное амплуа. А, соответственно, по театральному амплуа — внешность Стасика и даже некие туманные намеки на характер. А это значительно облегчает автору задачу: не надо писать, что герой, к примеру, был высок, строен, томен и так далее и тому подобное. Просто представьте себе Актера из бессмертной пьесы «На дне» — и точка. Но для полноты картины добавим существенную деталь: месяц назад Стасику Политову стукнуло ровно сорок.

Сорок лет, жизнь пошла за второй перевал, сказал хороший поэт…

А теперь, поскольку обещано, перейдем к причинам семейной ссоры, которая, как уже походя указывалось, сама по себе не тревожила Стасика, но, являясь сотой, или тысячной, или миллионной в обильной страстями биографии героя, видимо, переполнила некую чашу — назовем ее чашей бытия — и, далее окажется, привела к определенным последствиям, к солидным итогам, о которых Стасик вроде бы и не подозревал, а на самом деле точил его мерзкий червячок, где-то в смутных глубинах подсознания затаился, коварный, и точил без передыху, пасти не закрывал.

Что там происходит, в нашем подсознании, — кто ведает? Во всяком случае, не мы, не мы…

А началось все до икоты банально. Часов в пять Стасик, взмыленный иноходец, прискакал с «Мосфильма», где полсмены озвучивал самого себя в полнометражной художественной ленте. Кольца пленки монтажерша нарезала длинные; текста, пока шли съемки, Стасик по дурости наговорил куда больше, чем придумал сценарист, и теперь мучился у пульта, укладывая все эти «а», «о», «у», все эти шипящие, хрустящие, звонкие и глухие, дурацкие свои слова укладывая в экранное изображение, которое Стасику в принципе нравилось. Но повторимся, жизнь пошла за второй перевал, где каждая кочка — уже с Монблан, и Стасик устал шипеть и хрустеть, язык у него ворочался трудно, а вечером в театре давали «На дне», и Стасик хотел есть. Да, его Актер был всегда голоден, но Стасик предпочитал играть сытым.

И жене он так заявил, швыряя на и под югославскую мебель мокасины «Саламандра», рубашку «Сафари», джинсы «Ли», наскоро освобождаясь от импортной шкуры, от обрыдлой одежки, разгуливая по квартире в одних трусах (что, впрочем, он мог себе позволить: гантели, эспандеры, велоэргометр, холодный душ, сауна по четвергам — отнимите десять лет от названной выше цифры «сорок»…).

— Мамуля, я умираю от голода! — Так он и заявил жене. Конечно, не умирал он совсем, даже не собирался, но вечная склонность к гиперболизации вечно жива в наших вечных душах…

— Позвонить не мог? — спросила жена, но спросила без всякого интереса, а только чтобы отметиться, не молчать, ибо к чему ей был дежурный ответ Стасика?

Но Стасик-то, Актер Актерыч, услыхав знакомую до боли реплику, не мог не отбить ее легким пасом, скользящим ударом:

— На студии не работали автоматы.

— Все сразу не работали?

Разговор свободно несся по накатанной дорожке, даже некоторым образом парил над нею: привычные интонации, назубок затверженные слова, как на каком-нибудь сто третьем спектакле. Рутина…

— Представь себе.

— Не представляю. Там их миллион, автоматов этих.

В голосе Стасика к месту проклюнулись трагические нотки:

— Мамуля, ты на «Мосфильме» бываешь раз в неделю, смотришь киношку, и я тебя тут же везу домой. Откуда ты знаешь про автоматы, откуда?.. Там все поломаны, все!

До сих пор мамуля Наташа, образно говоря, играла в перекидку с любимым мужем: он — реплику, она — в ответ, стук-стук, хлоп-хлоп, никакого вдохновения. Но бычье упрямство Стасика заело мамулю, и она пустила в ход малую дозу иронии:

— Я рассуждаю логически. Автоматов как минимум двадцать. Хоть один-то исправен? Несомненно! И еще: в каждом кабинете — по сто телефонов, и везде знают Станислава Политова, везде сидят его «каштанки», которые за счастье почтут покрутить диск для любимого артиста.

Разговор о «каштанках» Стасику не нравился. Это была опасная тема, прямо-таки альпинистски рискованная, а Стасик не хотел риска, горных троп не любил. Стасик хотел есть и полчаса покемарить перед спектаклем, как он сам выражался. Посему он немедля принял к сведению новые предлагаемые обстоятельства, хамелеоном вжился в них, пообтерся мгновенно, покаялся: