Джон Уиндем - Отклонение от нормы

Она смотрела на меня с сомнением.

– Это правда? Я никак не могу понять…

– Тебе трудно понять, я знаю. Но поверь мне, это правда! Я могу чувствовать и точно знать , что чувствует она к этому па… к этому человеку.

Она смотрела на меня теперь почти с ужасом.

– А ты… – неуверенно начала она, – ты можешь видеть то , что я… сейчас думаю?

– Не больше, чем ты можешь видеть, о чем думаю я, – я понял, чего она испугалась. – Пойми… это не… Ну, не как подглядывание, а вроде разговора … Ты просто можешь разговаривать, только не словами, а мыслями… Можешь передавать, но можешь и не передавать их, если не хочешь… Если они касаются только тебя… Понимаешь?

Ей объяснить все это было гораздо труднее, чем в свое время Акселю, но я старался выбирать самые простые и понятные слова. Вдруг я сообразил, что уже почти не вижу ее лица. Стало совсем темно.

– Уже стемнело, Софи… – сказал я.

– Да, теперь мы можем идти. Только осторожно, – предупредила она. – Ты можешь двигаться? Это совсем рядом.

Я с трудом поднялся на ноги, все еще чувствуя сильную боль во всем теле. Голова кружилась, но идти я, кажется, мог. Софи видела в темноте лучше меня – она взяла меня за руку, и мы медленно двинулись вперед, стараясь держаться вблизи деревьев. Слева я различал огоньки костров и понял, что мы идем по самому краю поселка. Когда мы дошли до низкого утеса, Софи остановилась и положила мою руку на лестницу из веток, которую я увидел лишь после того, как дотронулся до нее.

– Лезь за мной, – сказала она и сразу пропала в темноте.

Я осторожно стал взбираться по лестнице вверх, пока не добрался до ее конца и руками не ухватился за край гладкой площадки. Ее рука нашла в темноте мою, и она помогла мне взобраться наверх.

– Садись, – сказала Софи.

Она поискала глазами вокруг, наклонилась, и в руках у нее засветился огонек. Видимо, она высекла искры из двух камней и зажгла от них обрывок веревки. Она стала раздувать тлеющий огонек, пока ей не удалось зажечь от него две свечки. Это были два небольших огарка, они издавали скверный запах, но при их свете я все-таки мог разглядеть, где мы находимся.

Это было что-то вроде небольшой пещеры – метров пять в длину и восемь в ширину, – выдолбленной в песчанике. Вход прикрывала звериная шкура. В темном левом углу видна была дыра в потолке, сквозь которую медленно капала вода – примерно, капля в секунду. Вода стекала в деревянную бадью, и от нее тянулся мокрый след через всю пещеру к самому входу – видимо, когда вода переливалась через край, никто не давал себе труда опорожнить бадью. В другом углу было сооружено что-то вроде матраса из веток, покрытого такой же шкурой, какая висела у входа. По полу была разбросана простенькая кухонная утварь. Над черным выгоревшим пятном от костра возле входа виднелось вытяжное отверстие. Из стен там и сям торчали рукоятки ножей, а в небольших нишах стояли подобия тарелок и чашек, грубо выдолбленных из дерева. Лук, кожаный колчан со стрелами и длинный кинжал лежали на полу рядом с матрасом… Больше в пещере, кажется, ничего не было.

Я невольно вспомнил кухню в доме Уэндеров… Чистенькая, светлая, она казалась такой уютной – стены, увешанные картинами, без всяких дурацких надписей, ароматные свечи…

Софи взяла чашку, зачерпнула воды, достала из ниши чистую тряпочку и наклонилась надо мной. Она смыла с моего лица кровь, осторожно обтерла края рваной царапины на голове и принялась внимательно ее разглядывать.

– Ничего страшного, – сказала она, – просто большая царапина, к счастью, даже не очень глубокая.

Я вымыл в чашке руки, она выплеснула воду прямо на пол и убрала чашку обратно в нишу.

– Есть хочешь?

– Очень, – признался я. С самого утра у меня не было во рту ни крошки. Но вспомнил я об этом, только когда она спросила.

– Посиди здесь. Я скоро вернусь, – сказала она и скрылась за шкурой, закрывающей вход.

Я сидел, тупо глядя на стену пещеры, слушая мерный звук падающих капель в дальнем углу, и думал: а ведь вполне возможно, что здесь все это роскошь… «Если бы у тебя было так мало хорошего, как у меня…» – так, кажется, она сказала…

Чтобы отогнать нахлынувшую на меня тоску и острую жалость к Софи, я позвал Мишеля.

– Где вы там? – спросил я. – Что вообще происходит?

– Мы остановились на ночлег, – тут же отозвался он. – Рискованно двигаться ночью в Джунглях… – он постарался нарисовать мне картину этого места, каким он видел его до захода солнца, но это могло быть и в стороне от нашего с Розалиндой маршрута. – Днем идти было очень тяжело, мы вымотались, как черти. Они неплохо знают свои леса, эти люди из Джунглей. Мы ожидали встретить засаду, но они вместо этого крались за нами, как тени, время от времени обстреливая нас из-за деревьев. У нас трое убиты и семеро ранены. Но тяжело только двое…

– И вы по-прежнему полны решимости идти вперед?

– Да. Тут говорят, что у нас впервые хватит сил, чтобы как следует проучить здешних дикарей. Во всяком случае надолго заставить их сидеть в своих берлогах и не соваться к нам. Я уж не говорю о том, что они во что бы то ни стало хотят схватить вас. Здесь полно слухов, что в Вакнуке и вокруг него еще много таких, как мы с вами. Поймав вас, они надеются выявить всех остальных… – он неожиданно замолк, а потом добавил невесело: – Честно говоря, Дэви, я боюсь, что… на самом деле только один… вернее одна…

– Как одна?!

– Рэйчел. Она вчера умудрилась со мной связаться… была почти не слышна… Очень далеко, понимаешь? Так вот, она сказала… Словом, что-то случилось с Марком.

– Неужели они его схватили?…

– Нет. Впрочем… она не знает. Но думает, что нет. Он бы дал ей знать… А тут… Он просто замолчал . Вот уже целые сутки, как от него ни звука.

– Может, несчастный случай? Помнишь Уолтера Брента? Того, которого деревом придавило? Он тогда тоже замолк, и все…

– Не знаю. Может и так. Рэйчел тоже не знает, но она здорово напугана… Ты пойми, ведь тогда выходит, что она… Совсем одна. Сейчас она уже почти на пределе в смысле расстояния… Еще две-три мили, и мы совсем перестанем слышать друг друга…

– Странно, что я не слышал Рэйчел… Даже тебя не слышал, когда ты с ней разговаривал, – удивился я.

– Это, наверно, было тогда, когда ты лежал без сознания, – предположил он.

– Так или иначе, проснется Петра и свяжется с Рэйчел. Для нее ведь это расстояние – пустяк. Я думаю, для нее-то вообще не существует никаких пределов, – попытался утешить я его.

– Да. Я как-то совсем забыл про Петру, – сказал он, и я почувствовал, что на душе у него полегчало. – Рэйчел здорово обрадуется!…

Минут через пять шкура у входа заколыхалась, и из-под нее показалась рука Софи, втолкнувшая в пещеру дымящуюся чашу с каким-то варевом. Она влезла сама и пододвинула чашу ко мне, достав перед этим из ниши в стене деревянную ложку и погасив огарки свечей. Я с опаской начал есть, но варево оказалось довольно вкусным: что-то вроде кусочков мяса, перемешанных с кусочками хлеба и политых каким-то отваром. Я съел все подчистую, но, когда я подносил ко рту последнюю ложку, в голове у меня что-то бухнуло, я чуть не потерял сознание, и содержимое ложки выплеснулось мне на рубаху. Это проснулась Петра.