Владимир Савченко - За перевалом

– И это нельзя. Сдать так – значит, предоставить возможность другим самим дозреть до глобальной идеи. Что мы, одни с тобой такие умные? А надо ли говорить, что своя идея привлекательнее чужой, что появятся сторонники, оппоненты, начнутся споры, посредством которых она неотвратимо овладеет умами… Словом, сдав Полигоны, мы еще основательнее внедрим глобальную идею, чем объявив о ней прямо. Всю работу, все это знание нельзя сейчас предлагать людям. А поскольку мои дни кончаются, я чувствую, а ты еще, прости, незрел, остается одно… – У Ило недостало сил сказать что.

Эоли почувствовал озноб.

– Послушай, – сказал он, – но… поскольку не мы одни такие умные – другие сделают это. К тому же придут, это неотвратимо. Какой смысл?..

– Вот другие, которые пройдут по теме от начала до конца, пройдут через годы, труды, ошибки, – те пусть решают ее судьбу, как мы сейчас. Тем можно, это их право. Предоставлять его пенкоснимателям, скользящим по поверхности, – нельзя.

«Все-то у него продумано», – хмуро подумал Эоли.

– Ладно, я незрел, не все понимаю. Но есть и еще участники работы. Давай обсудим с ними.

– Они участвовали в работе на техническом уровне. В полном объеме знаем дело только мы двое. Обсуждать с ними – значит, начать публикацию работы, внедрять в умы глобальную Биоколонизацию.

Это тоже было верно. Неотразимо верно.

– Что ж… как знаешь. Не согласен я с тобой, чувствами не согласен – но возразить не могу. В конце концов, это твоя идея и твоя работа. Моего в ней мало, душу не вкладывал… – Эоли прикрыл глаза – но, осененный догадкой, открыл их, глянул на Ило прямо и зло. – Послушай, ты, шахматист, рассчитывающий на двадцать ходов вперед! Может, и меня ты сделал фигурой в Биоколонизации именно за спокойное отношение к делу? Отверг энтузиастов, для которых в этой теме было все. Их-то никакие доводы не убедили бы!

– Не только поэтому, – Ило приблизился к нему, положил руки на плечи, не только. Ты – сильный. Другие были слабее. Я понимаю, что крушу твои планы.

Если хочешь – ведь и ликвидация этой темы мой фонд далеко не исчерпает, а мне он ни к чему… В конце концов, это примечание Б, которое подрезает твои крылья, пережиток трудных времен. А они минули.

– Нет… – Эоли тоже положил ему руки на плечи, притянул к себе. Они стояли, прижавшись лбами. – Не надо ничего. Все правильно, не пережиток это: жизнеспособность идеи начинается с жизнеспособности ее автора. И не думай об этом – ничего ты не нарушил, не отнял. Ты мне дал гораздо больше, чем можно отнять.

Они сейчас были близки друг другу, как никогда.

– Только… ты уже как о решенном, мимоходом: ликвидация темы. Несколько операций – самых простых в нашей работе, и кончено. Не будет голубых планет, обильных жизнью… то есть, возможно, и будут – но когда! А я вот, только поняв о них, прикипел душой к этой теме. И мне больно, понимаешь?

– Не надо, перестань! – Ило оттолкнул помощника, отошел к окну, отвернулся.

– Нет, надо. Давай говорить еще.

– Говори.

– Ну… давай с общих позиций. Общепринятый взгляд: целым является Вселенная, Вселенная – процесс. Часть его – наша меняющаяся Галактика. Часть части – Солнечная система, частью третьего порядка является Земля, частью ее – биосфера, частью биосферы – человечество. А так ли это последнее? Чего стоит познание, все его плоды, если мы такая же часть биосферы, как иные твари! Человек над биосферой, подчиненность ей – пройденный этап. А раз так, то…

– …как ее ни образуй на иных планетах – все равно?

– Да?

– Не все равно в одном отношении: люди, которые там будут жить, должны чувствовать себя хозяевами. Они – а не мы двое! А это достигается трудом и творчеством.

– Но… если мы отступаем перед стремлениями людей двигать ручками-ножками, то мы отступаем перед человеческой мелкостью. Ни перед чем другим! Нам эти шевеления кажутся значительными, необходимыми – потому что мы иного не знаем, извека так. А поглядели бы разумные жители иных миров – наверно, смеялись бы. Ведь выходит, что человек с его полуживотной мелкостью и ограниченностью оказывается препятствием на пути самых крупных идей и проектов, грандиозных движений мысли!

– Ясно! – Ило повернулся. – Человек – это то, что надо превзойти, так?

– Да…

– Ты и не подозреваешь, насколько стара эта мысль, не знаешь о массовых преступлениях – гнуснейших, постыднейших в истории человечества, – которые творились под прикрытием ее. Альдобиан мог бы об этом порассказать: о сверхчеловеках, о белокурых бестиях, метивших поработить и истребить «неполноценные» народы… Нет-нет, – он поднял руку на протестующее движение Эоли, – я понимаю, что твои помыслы не имеют с этим ничего общего. Больше того, сама мысль о человеке как этапе, ступени в бесконечном развитии жизни и мысли, этапе, который сменится когда-то иными, высшими, не вздор. Но не когда-то и где-то, а сейчас и здесь: ведь обидим и унизим людей. Да не немногих – миллионы! Никакая научная идея не заслуживает поддержки и внедрения, если она может принести такое… И все, хватит умствовать, нет у тебя доводов в защиту, как нет их и у меня. Другие пусть решают по-своему или как иномиряне подскажут… могущий вместить да вместит. А я не могу.

И все было кончено в пять минут. Пять поворотов терморегуляторов на автоклавах – к высоким, смертельным для бактерий температурам. Набранная на пульте команда автоматам Полигона: вытеснить атмосферу горячим фторо-хлористым газом. И последнее: сунуть между полюсами электромагнита кассету с магнитофильмом-отчетом, включить и выключить ток.

Потом Ило вставил эту кассету в записывающее устройство, продиктовал:

– По причине, объявить которую не считаю возможным, я, Иловиенаандр 182, учитель, уничтожил отчет, выходные препараты и опытный Полигон исследовательской работы по теме «Биоколонизация». Считаю, что попытка заново исследовать тему может быть допущена только при условии определения человечеством перспектив своего развития не на ближайшие века, как сейчас, а на сотни тысячелетий… – Голос его хрипел.

Эоли в оцепенении смотрел на сферодатчик. Там, за прозрачными стенами Полигона, в клубах ядовито-желтого газа бурели и съеживались листья, никла, рассыпалась в прах трава, метались, не зная, куда убежать, зверушки: кидались на кусты, лезли на стены, опрокидывались, предсмертно сучили лапками – дохли. Умирала созданная ими жизнь.

…Запутанные многовариантные пути. Их блестящие нити возникают из тьмы бесконечного прошлого, уходят во тьму бесконечного будущего; из всевозможности через реальность во всевозможность. Лязг переводимых стрелок – и огнедышащий поезд человеческой истории с грохотом промчал мимо них… не туда. Они, жалкие стрелочники, изменили путь Истории! Эоли казалось, что он видит эти пути, слышит лязг и грохот.