Кир Булычев - Показания Оли Н

Он пошел ко мне, не выпуская пистолета, а я стала отступать, мне все еще не было страшно.

Вдруг он отбросил пистолет и схватил меня.

- Я докажу! - повторил он. - Я сейчас докажу.

Он стал валить меня на диван. Он разодрал мне на груди платье и оцарапал шею. Если бы я тогда испугалась, я бы, конечно погибла - он бы сделал все, что хотел. Но я не боялась, и мне было скучно и противно, словно я смотрю со стороны. Я думала: как сделать ему больно? Простите, но я укусила его в нос. Это как-то неприлично звучит. А он закричал, и я поняла, что правильно сделала. Я побежала к открытой двери на улицу, хотя знала, что там его дружок.

Я выскочила на улицу. Там в самом деле стояла "Волга", за рулем сидел парень, но он не смотрел в мою сторону. Я не могла звать на помощь - была такая буря! А услышат - кто посмеет выйти?

Ким выскочил с опозданием и не видел, куда я побежала, но к тому времени его дружок опомнился и показал.

Я обернулась и увидела, как Ким прыгнул в машину. "Волга" рванула с места.

Я забежала за угол и чуть не попала под газик.

Это был зеленый газик с красной звездой на боку. Я отскочила к стене и увидела напряженное лицо солдата за рулем. Тут же газик затормозил чуть не столкнулся с" Волгой". Ким открыл дверь и начал стрелять по газику. Оттуда выскакивали люди. Они тоже стреляли. Один из солдат упал, головой в лужу. Был грохот и крики, а мне казалось, что это ко мне не относится. Потом все кончилось. Я видела, как солдаты заносили своего в газик, а Кима и его дружка положили в" Волгу". Туда сел солдат, и "Волга" уехала. Офицер из газика в мокром плаще подошел ко мне и спросил:

- Других не было?

- Нет, - сказала я.

- Ты иди домой, - сказал офицер. - Иди, тебе здесь нечего делать.

Лил дождь, а лужа, в которой раньше лежал солдат, была красной.

Я пошла домой, но не дошла, а остановилась возле Огонька. Мне не было жалко Кима, потому что это был чужой Ким.

- Вот видишь, к чему это приводит, - сказала я Огоньку.

Я была совсем мокрой, в рваном платье. И тут я увидела, что за то время, как я не встречалась с Огоньком, у него появился младший братишка. Я смотрела на железный столбик. Мой старый Огонек еще больше подрос, край его залез за столбик, а малыш был совсем маленький, как мухоморенок рядом с мухомором.

Идти в таком виде к маме в больницу - только пугать ее. Я вернулась домой и почти сразу заснула - такая у меня была реакция.

Ночью я просыпалась от страха. Я задним числом перетрусила. Мне казалось, что кто-то пробрался в дом и сейчас он со мной что-то сделает, а может, убьет, но я не могла отогнать сон настолько, чтобы проверить, заперта ли дверь.

Я проснулась поздно. Было тихо. И я целую минуту лежала совсем спокойно, в хорошем настроении и думала: почему не надо идти в школу? Потом минута прошла, и я все вспомнила. Я попыталась включить телевизор, но он не работал. Было полутемно, хотя часы показывали девять часов. Я выглянула в окно - над улицей нависла почти черная туча - вот-вот выплеснется. Я стала быстро собираться. Кожаная кепка Кима лежала на полу. Я выкинула ее в мусорное ведро. Потом собрала свою сумку - только самые нужные вещи, словно собиралась на экскурсию. Я решила, что отнесу вещи, а потом схожу к Сесе. Обязательно. Ведь я не боюсь заразится?

Но в больницу я не пошла. Я подумала, что пока я буду ходить в больницу, Сесе может умереть. Я оделась потеплее, перерыла всю кухню, пока нашла полпачки сахара - даже странно, что не видала ее раньше. Больше мне нечего отнести Сесе.

Я поспешила к Сесе, пока не началась новая буря. Воздух был тяжелый, и я сразу запыхалась, пришлось перейти на шаг. Сесе жил в трех кварталах, рядом со школой, у него свой маленький дом - это дом его отца, который когда-то был директором нашей школы, но умер.

У дома я встретила Шуру Окуневу, старшую сестру Даши. Она спросила, не видела ли я ее Петьку. Петька убежал на улицу, а она волнуется. Я сказала, что не видела. И спросила: Сесе дома? Это был глупый вопрос.

- Ты что, не знаешь? - спросила Шура. - У него же орор, может, он помер.

- А ты к нему не ходила?

- Ты что! У меня ребенок. Мне бы его сохранить.

- Я к нему пойду.

- Олька, - сказала Шура убежденно. - Нельзя. Он все равно, что умер. А это верное заражение, ты у любого спроси - сегодня орор хуже чумы.

- Я пойду.

- Тогда больше ко мне не подходи и вообще к людям не подходи! закричала Шура.

Я понимала, что она психует: в такие дни иметь ребенка - это вдвое хуже.

Шурка побежала дальше, крича своего Петьку, а я пошла к Сесе.

Дверь к нему была открыта.

Я спросила, есть ли кто дома.

Сесе не ответил, и я вошла.

Он был совсем плохой. Страшно худой - скелет, а на лице и на руках красные пятна. Руки покорно лежат на одеяле, и сам он покорный.

Он увидел меня - глаза расширились.

- Здравствуйте, - сказала я, - я пришла, может, надо что?

- Не подходи, Николаева, - сказал он. - Нельзя.

- Ничего, - сказала я, но осталась стоять у двери. Я даже не подозревала, что человек может так измениться. Я понимала, что он скоро умрет.

На столике стоял пустой стакан.

- Вы пить хотите? - спросила я, чтобы не стоять просто так.

- Не надо.

Я прошла к кровати, взяла стакан и пошла на кухню. На кухне было запустение, но кто-то здесь недавно был. Значит, кто-то ходит. А я боялась.

У плиты стоял газовый баллон, и в нем еще оставался газ. Я включила его, поставила чайник, достала сахар. Вернулась к Сесе.

- Вот видишь, - тихо сказал Сесе. - Не повезло.

- Ничего, - сказала я, - вы еще поправитесь.

- Спасибо.

- А кто к вам приходит?

- Ты не знаешь?

- Нет.

- Холмов.

- Холмик? А мне он ничего не сказал.

- Это опасно. Вы, ребята, не понимаете, как опасно.

- Все очень опасно, - сказала я серьезно. - Потому что меняются люди.

- А как там огоньки? - спросил Сесе.

- Вчера новый родился за нашим домом, - сказала я. - Совсем маленький.

Он закрыл глаза, потому что ему трудно было говорить.

- Я буду у мамы в больнице, возьму лекарств.

- Не надо, - еле слышно сказал Сесе. - они нужны живым.

Чайник закипел, я сделала сладкий напиток. Потом напоила его.

Сесе не разрешал, но он был такой слабый, почти невесомый, и я его все равно напоила. Мне было бы стыдно этого не сделать. Он немного попил, но больше не смог. Он закрыл глаза, а я ему что-то хотела сказать и никак на могла придумать, что.

И я сказала ему, как я его люблю, как я всегда его любила, потому что он самый красивый и умный. Еще с седьмого класса любила. Он вдруг начал плакать - только слезами, лицо было неподвижно. Он велел мне уйти.

На улице меня поймал такой ливень, какого я еще не знала.

Было темно, как глубокой ночью, и я даже заблудилась. Я шла и все время натыкалась на стены. Я плохо соображала. Но тут я увидела наш Огонек. Я добралась до угла дома, стояла там и смотрела на Огонек с ненавистью, как будто он был виноват в болезни Сесе.