Вячеслав Хватов - Ядерная осень

Характерный звук гранат объемного взрыва эхом отразился в расположенной слева балке. Такие штучки не оставляли никаких шансов любителям пострелять из укрытия по проезжающей технике. Подавив разрозненные очаги сопротивления, БМПТ подкатила к овражку, где залегли разведчики. Там уже стояли Самарин, Ерохин, Назаренко и Мурыгин со снятыми бронешлемами. Строгов — совсем еще молодой пацан. Вот и осталось их четырнадцать, из двадцати, негритят, отправившихся месяц назад в Москву.

10.10.2026 г. Москва. Станция метро 'Полянка'

Мутная, свинцовая депрессия, у него, сменилась выжигающей нутро, яростью. Сначала Сокол преследовал академика по инерции, как сомкнувший челюсти бульдог. Он не мог, да и не хотел их разжимать. Теперь совсем другое дело — появился азарт. И вот, обуреваемый этим охотничьим азартом, Сокол искал возможность развязать себе руки, добровольно затянутые им, узлами ГБРовских обязанностей. Стальная дисциплина в ГБР не предполагала свободного блуждания по тоннелям метро. Он ждал. И вот сегодня посыльный с 'Авиамоторной' упросил его начальство послать бойцов на зачистку Лефортово. Хотя кто кого там зачищать будет — еще вопрос. По всей Москве выжившие свидетели (а это как понял Сокол — редкость) сообщали о таинственных, по самое никуда, экипированных 'неуловимых мстителей'. После появления этих 'призраков особого назначения' в окрестностях какой либо станции — сначала пропадали несколько поисковых групп, а потом начинали исчезать и люди на самих станциях.

Мероприятие на 'Авиамоторной' запланировано на завтра, а сегодня он возвращался со 'сбора урожая' почти пустой. Пол цинка 5,45 и рожок от РПК, плюс десять патронов от противогаза — вся добыча на двоих. Они заходили гораздо дальше, чем это могли позволить себе обычные поисковики. Сейчас Сокол, вернее Сок с Березой, возвращались с того берега Москвы-реки. Соколову-Макферсону сначала хотели дать позывной 'Сокол', но он настоял на варианте 'Сок' — мол так короче. Обычно ГБРовцы с полянки таскали со сто сорок седьмой автобазы генштаба, что на Зубовском бульваре, харчи. Там находились провиантские склады, до которых не успели добраться аборигены. Но в этот раз их кинули на 'урожай'.

Сок и Береза (Березовый сок ржали бойцы) благополучно миновали Крымский мост и пересекали 'Парк скульптур'. Внутри него все закипало. Мало того, что ходка 'неурожайная', так еще этот Береза всю дорогу поносил американцев ('пиндосов' — так он называл соотечественников Сокола). Ему тоже было что ответить. Из-за этих неподдающихся демократии варваров, он вынужден торчать в этой гнилой норе метро, отравленной радиацией Москвы. Тогда как его сослуживцы наверняка уже нежатся на побережье Флориды. И этот Петрович с 'Цветного'… Сколько же он провозился, прежде чем тот, умирая, после того как Сокол 'освежил' его память двойной дозой 'сыворотки правды', рассказал о том, куда ушел гребанный академик.

— Ну ничего, вы русские скоты еще мне сапоги будете лизать, — он остановился, почувствовав на себе гневный взгляд огромного Дзержинского и не выдержав пальнул с одной руки тому в голову. Не успели еще высеченные искры на глазах изумленного Березы исчезнуть в жухлой листве, как с Крымского моста шарахнул РПГ — их преследовали. Граната угодила аккурат в ноги Феликсу и основатель ВЧК, будто не желая откладывать унизительную процедуру лобзания американских сапог на потом, завалился на пятящегося Сокола, буквально впечатав его ступни своим исполинским лбом в парковый газон.

12.10.2026 г. Волгоградская область. Михайловский район. п. Рогожин

— Ты еще раз подумай Егор, — старик подбросил дров в нутро буржуйки, жадно заглатывающее одно за одним поленья, — до Москвы дойдешь или нет — неизвестно, а у нас: чистый лес, грибы, ягоды, рыба, опять же дичинка всякая, орехи, — он хитро прищурился — девок полным полно. Выберешь себе нескольких и корми, одевай, пользуйся, — бывший агроном, а теперь старейшина какого-то местного племени, провел рукой по Егоровскому бицепсу.

— Щас еще в зубы посмотрит, — вяло возникла в сознании, словно напечатанная белым на черном, вереница букв, из которых сложилась эта мысль. Возникла и, закрутившись телеграфной лентой, ссыпалась вниз.

— Не-а, — раздирая рот, сквозь зевоту упрямо ответил Егор и мягко провалился в уютную темень сна.

В лучистых отблесках едва колышащейся в ведре колодезной воды, терялись последние остатки тревоги. К запаху свежескошенной травы примешивался аромат поджариваемого неподалеку кабанчика. Сидя на лавке из свежеструганных досок, он смущенно разглядывал, мелькающих в хороводе, симпатичных, всех как одна, стройных девушек. Те подмигивали и улыбались ему. Егор посмотрел на курлыкающего в гнезде над избой, длинноногого аиста, а опустив глаза, увидел сидящих на подобии деревянного трона, смеющихся отца и мать. Отца и мать, отца и мать…

Егор чихнул и, потянувшись к носу правой рукой, обнаружил на запястьях стальные браслеты наручников. За стеной беззаботно засмеялись, заглушая монотонные удары топора. Приподнявшись, он приник к узкой щели между досками стены сарая.

Кабанчика действительно жарили и девки были — только не в сарафанах и кокошниках, а в телогрейках и бушлатах, вероятно 'реквизированных' на ближайшем войсковом складе. Вместо аиста под крышей дома, напротив ворот торчал ствол старенького КПВ. С этой огневой замечательно простреливалась единственная дорога, идущая через пролесок к огороженной двухметровым бетонным забором территории бывшего пионерского лагеря. А на деревянном троне восседал вчерашний старик, руководивший суетливой сортировкой свежепринесенного хабара.

— Чего же ты подмешал мне вчера, шаман недострелянный, — Егор окинул взглядом темный сарай, в надежде найти чем открыть замок наручников. В голове до сиих пор шумело. Он вспомнил вчерашний чаек на травках. Чабрец, имбирь, еще чего-то. Ну дед. А вот и оно. Егор сомкнув две части наручников на шляпе гвоздя, выдрал его из издающих гнилостный запах, досок. Провозившись полчаса, он уже почти открыл замок, когда под дверью завозились и оттолкнув угодливо открывшего перед ним дверь мужичка, в сарай вошел вчерашний старичок-лесовичок.

Когда Егор помог ему вытащить съехавшую в канаву телегу и собрал свалившиеся с нее тюки и коробки, старик предложил ему поужинать в единственном более-менее сохранившемся здании в деревне — местной каталажке. Рассмеявшись, он согласился. Зажаренная на вертеле перепелка, красное Токайское и судак, запеченный в глине — такого Егор не пробовал и до ЭТОГО. Старик оказался компанейским, весь вечер рассказывал байки из прошлой жизни и о нынешнем бытии его деревни, вернее общины. Говорил легко, не 'грузил'. И молодой человек почти заглотил наживку. Так по крайней мере показалось старику. Но Глебыч перестарался, когда он со свойственным жителям периферии жаром, стал чихвостить Москву. По лицу Егора было видно, что стариковские аргументы для него, Москвича, оборачиваются контраргументами. Когда Глебыч заметил, что перегнул палку, было уже поздно, и тогда появился тот самый чаек на замечательных травках.