Светлана Дильдина - Песня цветов аконита

В молодости она многое повидала, была даже любимицей знатного человека — благодаря ему сумела подняться до нынешнего положения. Ей в общем везло, однако она прекрасно знала, какой след в душе оставляют страх и боль. Хоть она и не выделяла Йири, относилась к нему внешне прохладнее, чем ко многим, ему было позволено едва ли не больше, чем всем остальным, вместе взятым. Нэннэ хотела побыстрее вылечить мальчишку. И ее не раз ставило в тупик, что он думает иначе, нежели обитатели Алых кварталов. Тут она была бессильна.

На него указала Ялен. Уж какими хитростями эта ящерица добилась своего, Йири было неведомо. Не по его просьбе она делала это, и даже не по его желанию. Просто рассчитывала на будущую оплату долга маленькая грациозная хищница.

А ему было все равно.

Тонкий, длинноногий, гибкий; еле заметная ломкость движений — единственный недостаток подростка — не столько недостаток, сколько интересное отличие от привычного канона сэ-эттэн, холодноватое, словно запах полынного стебля.

«Может быть».

Нэннэ даже рта не посмела раскрыть, когда ей приказали отдать именно этого. В маленькой комнатке, склонившись к нему, она шептала последние наставления, умоляла не беспокоиться, держаться, как подобает, — с нее же голову снимут, если мальчишка вновь выкинет фокус вроде недавнего.

«Я не могу отказаться отдать тебя и на сей раз — моя репутация безупречна, и я хочу, чтобы так и оставалось. Я никогда не просила своих воспитанников — я была в них уверена. Но ты… может быть, ты — мое наказание…»

Йири слушал, прижав пальцы к губам. Одежда Нэннэ шелестела, и шелестел голос, все еще доброжелательно-властный, но вместе с тем испуганный — страх пронизывал речь, как прожилки камень. Это было неправильно, тяжело, и он только согласно кивал, желая, чтобы кончилось все поскорее — и знал, что все только начинается.

Ялен ошиблась. Теперь он не смог бы с ней расплатиться…

Его «метку» вновь сочли счастливым знаком. Привезли в окрестности Островка — через мост, в ивовою рощу, где располагалось несколько небольших павильонов. Там он провел три дня. Он не способен был думать ни о чем, чувствовать что-то, — все словно плавал в тумане. Может быть, поэтому не совершил ни единой ошибки.

Было страшно. Не меньше, чем два предыдущих раза, — но он понимал, как высоко его поставили, и, вероятно, поэтому мог справляться с собой. Но от этого было не легче — он знал, что не должен ни одним взмахом ресниц выдать свое состояние. Это был беспричинный страх, острый, как боль от резаной раны — но все уже было решено. Конечно, если бы он сейчас сказал «нет», его бы не взяли ТУДА… вероятно, и наказание было бы серьезным. Но он уже не умел противоречить.

А потом он, одетый в светло-лиловое, ехал в закрытых носилках с темно-синими и золотыми птицами на занавеске. Ехал, крепко сжав пальцы — они дрожали. Йири казалось, что его дрожь чувствуют и носильщики. Хуже этого беспричинного страха была мысль о том, что он не сдержится, не сумеет скрыть то, что с ним происходит. Он беззвучно шептал забавные песенки, слышанные в Алом Квартале, и прекращал лишь тогда, когда понимал — еще миг, и звук вырвется криком. Он не мог прикусить губу — остался бы след. Нельзя.

Он вышел из носилок в маленьком дворике, обнесенном высокой белой стеной с каменными узорами. Было начало осени, но пышные кусты с острыми серовато-зелеными листьями казались по-весеннему свежими. Цветы по сторонам дорожки походили на бледно-лиловые астры, небольшие, с холодным и сильным ароматом.

Со стороны его движения казались безупречными. Спутники Йири не говорили с ним — он понимал все по направлению взглядов и кивкам головы.

Вошли в павильон, отделанный белым и полосато-коричневым камнем — сардониксом, и направились дальше по галерее, в которой не было нижних окон — стена не доходила до потолка, и свет лился сверху. Йири видел только небо и иногда ветви. Но он не смог бы глазеть по сторонам, даже если бы его окружали невероятные чудеса. Смотрел прямо перед собой.

Потом они оказались в овальном зале, созданном словно из молока — и опала. В зале было две двери, одинаковых, только знаки на них разные. Йири не знал этих знаков.

Там его оставили одного — сопровождающие сразу же скрылись за дверью.

Почти сразу вошел человек в черном — тонкая золотая вышивка украшала его одежду. Йири вздрогнул, увидев его, — лицо было неприветливым, и черный подчеркивал это.

Йири опустился перед ним на колено, коснувшись рукой пола, склонив голову — человек с минуту пронзал его взглядом, потом приподнял пальцем его подбородок, долго вглядывался в глаза. Его словно не интересовало больше ничего, только то, что прячется в глубине глаз. Взгляд человека стал почти злым. Внезапно он приказал «Встань!». Повернулся и бросил через плечо: «Следуй за мной!» — и направился к другой двери.

За ней начинался еще один коридор — бесконечный.

После была еще комната и еще люди. Потом ему велели раздеться и тщательно осмотрели — хоть уже делали это в павильоне, где Йири был перед этим. Тело обтерли ароматными настоями. На волосы тоже брызнули ароматной водой. Дали другую одежду, похожую на ту, в которой он сюда пришел. В конце концов он почувствовал, что ноги его не держат, и едва не упал. Его подхватили, но не остановили свой ритуал. Потом снова повели куда-то…

В маленькой комнатке, где все было цвета темного и светлого меда с вкраплениями бледно-лилового, он остался один. Здесь пахло цветами — но не садовыми, а теми, что растут на горных лугах, — легкий и солнечный запах. Темный полог заменял дверь; что было за ним, он не помнил, хотя только что прошел там. Он вообще ничего не помнил. На низком столике поблескивала какая-то жидкость в темной чашке. Рядом стоял изящный узкогорлый кувшин. На нем не было узора, но те же оттенки меда перетекали друг в друга на его боках. Убрана комната была очень просто, но он уже научился понимать, как дорого стоит подобная простота. Он взял чашку и замер. Потом медленно выпил. Это было что-то прохладное и свежее, как ветерок. Йири осторожно поставил чашку на столик. Он принял то, что предложила судьба. Присел у столика — почувствовал, как закружилась голова. Понял, что очень устал. Слишком многое изменилось за последнее время. Он больше не мог видеть, слышать, чувствовать новое. Тем более что с этого момента он не принадлежал себе даже в малой мере. Он заснул на мягкой кушетке, не раздеваясь, но думая уже ни о чем.

— А мы думали, ты так и не выйдешь, — весело сказал мальчишка, с виду ровесник Йири, с насмешливыми черными глазами, продолговатыми, влажными, словно вишня без кожицы. Он лежал на кушетке, опираясь локтем на плотную маленькую подушку. У него был удивительно мелодичный голос, больше напоминающий музыку, а не речь.