Мэрион Брэдли - Верховная королева (Туманы Авалона - 2)

- От недуга, что истерзал твою матушку, есть лишь одно лекарство, промолвила Вивиана, сочувственно кладя руку на плечо Балина, - а имя ему милосердие.

- Балин, довольно, - прикрикнул Балан, накрывая широкой мозолистой ладонью руку приемного брата. - Ты в самом деле хотел бы, чтобы она страдала и дальше?

Но Балин, вскинув голову, пепелил гостью взглядом.

- Итак, ты пользовалась своими чародейскими фокусами, чтобы исцелять ее во славу своей злобной дьяволицы-Богини, - заорал он, - а теперь, когда выгоды в том более нет, ты позволишь ей умереть...

- Замолчи, брат, - оборвал его Балан. На сей раз голос его прозвучал хрипло и вымученно. - Или ты не заметил: наша матушка благословила ее и поцеловала на прощанье, ибо сама того желала...

Но Балин по-прежнему глядел на Вивиану во все глаза - и вдруг занес руку, словно собираясь ударить гостью.

- Иуда! - закричал он. - И ты тоже предала поцелуем... - Он стремительно развернулся и бегом бросился к внутренней комнате. - Что ты натворила? Убийца! Гнусная убийца! Отец! Отец, это убийство и злобное колдовство!..

В дверях появился Гаван, бледный как полотно. Жестом он призвал сына к молчанию, но Балин, оттолкнув его, ворвался в спальню. Вивиана поспешила следом и увидела, что Гаван уже закрыл умершей глаза.

Балин тоже это заметил. Он развернулся к гостье и, захлебываясь словами, заорал:

- Убийство! Измена, колдовство!.. Гнусная, кровожадная ведьма!..

Гаван властно схватил сына за плечи.

- Ты не смеешь говорить так над телом матери о той, кому она доверяла и кого любила!

Но Балин продолжал бушевать и вопить, порываясь добраться до Вивианы. Она попыталась заговорить, образумить его словами, но тот ничего не желал слышать. Наконец Владычица ушла на кухню и присела там у огня.

Подоспевший Балан взял мать за руку.

- Мне страшно жаль, что он так все воспринял, госпожа моя. Он все понимает; и как только пройдет первое потрясение, он будет благодарен тебе, как и я: бедная матушка, как она страдала, а теперь все кончено, и я благословляю тебя в свой черед. - Балан потупился, пытаясь сдержать рыдания. - Она... она и мне была как мать...

- Знаю, сынок, знаю... - прошептала Вивиана, поглаживая его по голове: так успокаивала она маленького неуклюжего мальчугана более двадцати лет назад. - Как же тебе не плакать о приемной матери? Так оно и должно, сердце-то у тебя не камень... - И Балан, не выдержав, бурно разрыдался, опустился перед нею на колени и уткнулся лицом в ее подол.

Тут подоспел и Балин - и воззрился на них сверху вниз. Лицо его было искажено яростью.

- Ты ведь знаешь, Балан: она убила нашу мать, и все-таки идешь к ней за утешением?

Балан поднял голову, всхлипнул, сдерживая рыдания.

- Она лишь исполнила волю нашей матери. Или ты настолько глуп, что не видел - даже с Господней помощью матушка наша не прожила бы и двух недель? Или ты жалеешь, что от этих последних мук ее избавили?

Но Балин ничего не желал слушать.

- Матушка моя, моя матушка умерла! - в отчаянии восклицал он.

- Замолчи, она была мне приемной матерью, да что там - просто матерью, - яростно выкрикнул Балан, но тут же лицо его смягчилось. - Ах, брат мой, брат мой, и я тоже горюю; так зачем нам ссориться? Полно тебе, успокойся, выпей вина; страдания ее кончились, она ныне с Господом - так не лучше ли помолиться за ее душу, нежели браниться и вздорить? Полно, брат, полно: поешь, отдохни, ты ведь тоже устал.

- Нет! - заорал Балин. - Не знать мне отдыха под этим кровом, пока здесь находится гнусная чародейка, убившая мою мать!

Подоспевший Гаван, бледный и разъяренный, ударил сына по губам.

- Умолкни! - приказал он. - Владычица Авалона - наша гостья и наш друг! И да не осквернишь ты гостеприимство этого дома своими кощунственными речами! Присядь, сын мой, и поешь, или ненароком произнесешь слова, о которых все мы пожалеем!

Но Балин лишь озирался по сторонам, точно дикий зверь.

- Ни есть, ни отдыхать не стану я под этим кровом, пока здесь эта... эта женщина.

- Ты смеешь оскорблять мою мать? - промолвил Балан.

- Стало быть, все вы против меня! - воскликнул Балин. - Так я уйду прочь из дома, где обрела приют погубительница моей матери! - И, развернувшись, он выбежал за дверь. Вивиана рухнула в кресло, подоспевший Балан предложил ей руку, а Гаван налил вина.

- Выпей, госпожа, - промолвил он, - и прошу, позволь мне извиниться за сына. Он вне себя; но скоро рассудок вернется к нему.

- Не пойти ли мне за ним, отец, как бы он чем-нибудь не повредил себе? - спросил Балан, но Гаван покачал головой.

- Нет-нет, сынок, побудь здесь, со своей матерью. Уговорами ему сейчас не поможешь.

Дрожа всем телом, Вивиана пригубила вина. И она тоже всей душой скорбела о Присцилле и о том времени, когда обе они были молоды и каждая с младенцем на руках... До чего прелестна была хохотушка Присцилла, вместе они смеялись и играли с малышами, а теперь вот Присцилла мертва, истерзана мучительным недугом, и Вивиана своей рукою поднесла ей чашу смерти. То, что она лишь исполнила волю самой Присциллы, облегчало ей совесть, однако горя ничуть не умеряло.

"В юности мы были подругами, а теперь она мертва, а я стара, стара, как сама Старуха Смерть, а те чудесные малыши, что резвились у наших ног, у одного в волосах пробивается седина, а второй зарубил бы меня, кабы мог, как гнусную колдунью и убийцу..." Вивиане казалось, будто самые кости ее обратились в лед от горя и теперь глухо постукивают друг о друга. Она стояла у огня и все равно никак не могла согреться; все ее тело била холодная дрожь. Она поплотнее закуталась в покрывало; подоспевший Балан отвел ее к лучшему месту, подложил ей под спину подушку, вложил в руки чашу с подогретым вином.

- Ты ведь тоже ее любила, - произнес он. - Не тревожься о Балине, Владычица, со временем к нему вернется способность рассуждать здраво. Когда в голове у него прояснится, он поймет: то, что ты сделала, было для нашей матери деянием великого милосердия... - Он прервался на полуслове; массивные его щеки медленно наливались багрянцем. - Ты сердишься на меня, Владычица, что я по-прежнему почитаю матерью ту, что нынче умерла?

- Это более чем понятно, - отозвалась Вивиана, отхлебывая горячего вина и поглаживая заскорузлую руку сына. Когда-то эта рука была такой крохотной и нежной, что она могла спрятать ее в своей, точно тугой розовый бутончик, а теперь вот ее собственная кисть теряется в его ладони. - Богине ведомо, она была тебе больше матерью, нежели когда-либо я.

- Да, я мог бы знать заранее, что ты все поймешь, - проговорил Балан. - Вот и Моргейна мне так же сказала, когда я в последний раз видел ее при Артуровом дворе.

- Моргейна? Так она сейчас при дворе Артура, сын мой? Она была там, когда ты уезжал?

Балан удрученно покачал головой.