Мэрион Брэдли - Король-олень (Туманы Авалона - 3)

- Успокойся, дорогая. Я еще не настолько стар, чтоб разучиться ездить верхом, - сказал Уриенс, слегка нахмурившись, - и я уверен, что воды пойдут мне на пользу.

- Я тоже в этом уверена. - Моргейна встала из-за стола, почти не прикоснувшись к завтраку. - Если не возражаешь, я разыщу твоего дворецкого и велю ему приготовить все для твоего отъезда.

Все то время, пока процессия обходила поля, Моргейна стояла вместе с Уриенсом на холме у деревни и наблюдала за танцорами, скачущими не хуже молодых козлов. Интересно, знает ли хоть кто-нибудь из этих людей, что означают зеленые жезлы фаллической формы, увитые гирляндами из белых и красных цветов, и хорошенькая девушка с распущенными волосами, что невозмутимо шагает среди них? Девушка была цветущей и юной - ей явно было не больше четырнадцати, - и ее волосы, отливающие золотом, спускались до середины бедра. Она была одета в зеленое платье, на вид очень старое. Понимал ли кто-либо из них, что они видят, чувствовал ли, насколько неуместно здесь присутствие церковников - двух мальчишек в черном, со свечами и крестами, и священника, читающего молитвы на скверной латыни. Моргейна - и та лучше говорила по-латински, чем этот священник!

"Эти священники настолько ненавидят плодородие и жизнь, что просто поразительно, как после их так называемого благословения на полях хоть что-то вырастает!"

И словно в ответ на мысли Моргейны рядом с ней раздался знакомый голос:

- Как ты думаешь, леди, хоть кто-нибудь, кроме нас с тобой, знает, что здесь происходит?

Акколон на миг подхватил Моргейну под руку, помогая ей перебраться через глыбу вывороченной плугом земли, и Моргейна снова увидела у него на запястьях синих змей.

- Король Уриенс знает, но старается забыть. На мой взгляд, это еще худшее святотатство, чем полное неведение.

Моргейна думала, что молодой рыцарь вспылит; в определенном смысле слова, она даже хотела разозлить его. Прикосновение сильной руки Акколона вызвало в ней вспышку желания, но в то же время что-то в ней противилось этому желанию... Он молод и способен иметь детей, а она - всего лишь стареющая жена его старого отца... А кроме того, на них сейчас смотрели подданые Уриенса, и вся его родня, и домашний священник! Она не могла даже позволить себе высказать все, что думает. Она должна обращаться с Акколоном сдержанно и отстраненно - ведь он ее пасынок! Если бы Акколон сказал сейчас что-нибудь ласковое или пожалел ее, она бы разрыдалась при всех, принялась рвать на себе волосы и царапать лицо...

Но Акколон сказал лишь, так тихо, что даже ближайшие соседи не могли бы этого расслышать:

- Возможно, Владычице довольно того, что это знаем мы с тобой, Моргейна. Богиня не покинет нас, пока хоть один человек будет оказывать ей должный почет.

Моргейна на миг взглянула на Акколона. Молодой человек неотрывно смотрел на нее, и хотя он поддерживал ее любезно и отстраненно, от этого взгляда ее бросило в жар. Внезапно ей сделалось страшно и захотелось вырвать руку.

"Я - жена его отца, и изо всех женщин я более всех запретна для него. В этой христианской стране я запретна для него даже больше, чем для Артура".

А затем в памяти ее всплыло воспоминание из тех времен, когда она жила на Авалоне, - она не думала об этом больше десяти лет. Один из друидов, обучающий молодых жриц тайной мудрости, сказал: "Если вы хотите получить послание от богов, которое подсказало бы вам, как поступать в этой жизни, присмотритесь к тому, что повторяется раз за разом. Это и будет послание богов, урок судьбы, который вы должны усвоить в этом воплощении. Он будет повторяться снова и снова, пока вы не сделаете его частью своей души и своего бессмертного духа".

"Так что же в моей жизни повторяется раз за разом ?.."

Каждый мужчина, которого она когда-либо желала, был ее близким родичем: Ланселет, сын ее приемной матери, Артур, сын ее родной матери, и вот теперь - сын ее мужа...

"Но всех их можно назвать близкими моими родичами только по законам христианства, что стремится править этой землей... править, как новый тиран; оно стремится не просто установить свои законы - оно желает завладеть умами, душами и сердцами. И я не раз испытала на себе всю деспотичность этого закона - так неужто я, жрица, не понимаю, почему его следует ниспровергнуть ?"

Моргейна обнаружила, что у нее дрожат руки, - и что Акколон по-прежнему поддерживает ее. Она спросила, пытаясь привести мысли в порядок:

- Ты действительно веришь, что если здешний народ перестанет оказывать ей должный почет, Богиня лишит эту землю своей жизненной силы?

Это был вопрос из тех, какие можно было бы услышать на Авалоне, вопрос жрицы жрецу. Моргейна не хуже прочих жриц знала правильный ответ: боги останутся на своем месте и будут вершить свою волю вне зависимости от того, будут ли люди по-читать их на тот или иной лад. Но Акколон отозвался, сверкнув белозубой улыбкой, словно молодой зверь:

- Тогда получается, леди, что мы должны позаботиться, чтобы ей всегда оказывался должный почет, дабы жизнь этого мира не иссякла.

А потом он назвал ее именем, которое не произносится вслух - лишь жрец может так обратиться к жрице во время ритуала. Сердце Моргейны забилось так сильно, что ей стало дурно.

"Дабы жизнь этого мира не иссякла. Дабы моя жизнь не прошла впустую... Он назвал меня одним из имен Богини..."

- Тише! - сказала Моргейна. Душа ее была полна смятения. - Сейчас не время и не место для подобных разговоров.

- В самом деле?

Они подошли к краю вспаханного поля. Акколон отпустил руку Моргейны, и почему-то ей сделалось холодно без этого прикосновения. Разряженные танцоры снова принялись скакать и размахивать фаллическими жезлами. Весенняя Дева ветер растрепал и спутал ее длинные волосы - пошла вдоль круга танцоров, обмениваясь поцелуем с каждым из них; поцелуй был сдержанным, чисто ритуальным - она лишь касалась губами их щек. Уриенс нетерпеливо подозвал Моргейну поближе у себе; она стояла рядом с мужем, чопорная и холодная, и то место на запястье, к которому прикасалась рука Акколона, казалось ей единственным островком жара во всем ее заледенелом теле.

- Теперь, дорогая, - суетливо произнес Уриенс, - ты должна вознаградить танцоров, которые так славно позабавили нас сегодня.

Он кивнул слуге, и тот вручил ей полные пригоршни сладостей и засахаренных фруктов. Моргейна бросила сладости танцорам и зрителям, и те, смеясь и толкаясь, кинулись их подбирать. "Вечная насмешка над таинством... память тех дней, когда люди так же дрались за куски плоти жертвы... Ну ладно, пускай они позабыли ритуал - но так над ним насмехаться!.." Слуга снова и снова насыпал ей полные руки сладостей, и Моргейна раз за разом швыряла их в толпу. Окружающие не понимали этого ритуала - точно так же, как и танцоры, видевшие в нем обычное развлечение. Неужели они все позабыли? Весенняя Дева подошла к Моргейне, зардевшись от невинной гордости. Теперь Моргейна смогла рассмотреть, что, хоть девушка и красива, глаза ее пусты, а руки загрубели от работы в поле. Это была всего лишь хорошенькая крестьянская девушка, которая пыталась выполнить работу жрицы, даже не представляя, что же в действительности она совершает; глупо было бы обижаться на нее за это.