Фрэнк Герберт - Ящик Пандоры

И все же на языке до сих пор чувствовалась желчь. Теперь вот Льюис отмалчивается… с курьером записки шлет. И всегда гадость какую-нибудь пишет.

«Чертов Льюис!»

Оукс оглядел погруженную в сумерки каюту. На орбите царила условная ночь, и большая часть экипажа спала. Тишину нарушало только редкое пощелкивание и жужжание сервоков, поддерживавших внутреннюю среду.

«А когда на Корабле и сервоки свихнутся?.. Нет – на корабле», – напомнил он себе.

«Корабль» – это всего лишь понятие искусственной теологии, сказка, положенная в основу насквозь лживой истории, которой лишь полный кретин может поверить.

«Это ложь, именем которой правим мы и которая правит нами».

Откинувшись на подушки, он попытался расслабиться и прочесть записку, переданную ему одним из подручных Льюиса. Сообщение было простым, прямым и страшным.

«Корабль сообщил нам, что посылает на нижсторону одного (1) капеллан-психиатра, имеющего опыт в налаживании контактов. Цель: неизвестный кэп будет поставлен во главе проекта, имеющего целью установление контакта с электрокелпом*. [Келп – принятое в океанологии название бурых водорослей (ламинария, макроцистис и др.), образующих плотные скопления, так называемые подводные леса, обильные в холодных водах северной части Тихого океана и в районе Огненной земли. (Здесь и далее примеч. пер.)] Иной информации по этому кэпу нет, так что, видимо, он недавно из гибернации».

Оукс смял записку в кулаке.

Больше одного кэпа это общество не выдержит. Корабль направил ему еще одно послание: «Тебя можно заменить».

Оукс и не сомневался, что в бесконечных рядах корабельных гибербаков покоятся где-то и другие капеллан-психиатры. И где спрятаны эти запасы – никто никогда не узнает. Проклятый корабль – просто лабиринт, полный тайных отсеков, несимметричных ответвлений и никуда не ведущих секретных проходов.

Колонисты измерили поперечник звездолета, когда тот, проходя по орбите, заслонял одно из двух солнц. Длина корабля составляла пятьдесят восемь километров. В такой махине можно спрятать все что угодно.

«Но сейчас под нами планета – Пандора. Нижсторона!»

Он глянул на смятую записку, которую до сих пор держал в руке.

«Почему записка?»

Предполагалось, что они с Льюисом владеют безотказным средством связи, которое невозможно прослушать, – единственные на всем корабле. Поэтому они и могли доверять друг другу.

«А я доверяю Льюису?»

В пятый раз с той минуты, как он получил записку, Оукс ритмично заморгал, активируя альфа-ритм, запускавший в свою очередь имплантированную под кожу шеи капсулу. Передатчик, без сомнения, работал: Оукс ощущал несущую волну, связывавшую компьютер в капсуле с его слуховыми центрами, и в сознании его укрепилось странное чувство – словно он стоит перед огромным пустым экраном, готовый увидеть сон наяву. Где-то на нижстороне Льюис должен был откликнуться на вызов по закрытому каналу связи. А Льюис молчал.

«Поломка?»

Оукс и сам понимал, что дело не в этом. Такую же капсулу в шею Льюиса он вшивал лично, подсоединяя контакты к его нейронам.

«И наблюдал за Льюисом, когда он ставил имплантат мне».

Или мешает проклятый Корабль?

Оукс обвел взглядом свою перестроенную каюту. Конечно, Корабль был везде. Верней сказать, они – все, кто находился сейчас на борту, – находились в его чреве. Но эта каюта была иной… еще до того, как ее начали переделывать по указаниям Оукса. Это была каюта капеллан-психиатра.

Остальной экипаж жил просто. Спали в гамаках, укачивавших своим плавным колыханием. Во многих каютах лежали еще мягкие маты или подушки – в помощь любовникам. Для секса, или расслабления, или отдыха от вида бесконечной череды пластальных стен, давивших на сердце до тех пор, пока оно не отказывало.

Вот размножение… оно происходило под строжайшим контролем Корабля. Каждый природнорожденный должен был появляться на свет на борту с помощью команды опытных акушеров… чертовы натали с их сверхчеловеческим самомнением! С ними Корабль говорил? Кормил их? Они не отвечали.

Оуксу вспомнились корабельные каюты для размножения. По обычным меркам роскошные, они не шли ни в какое сравнение с его собственной. Хотя… кто-то ведь предпочитает этим заниматься в оранжереях по периметру, под кустами, на живой траве. Оукс ухмыльнулся. Вот его каюта – да, она была шикарна. Иные бабы на пороге задыхаться начинали. Первоначальная каюта кэпа расширилась, поглотив четыре соседних.

«И проклятый Корабль даже не пикнул!»

Эта каюта служила символом его власти. Безотказным афродизиаком. И она обнажала ложь, которой был Корабль.

«Те, кто видит в нем ложь, правят. А те, кто не видит… нет».

Голова закружилась – не иначе как от пандоранского вина. Алкоголь змием полз по венам, проникал в мозг, но даже спиртное не могло вогнать Оукса в сон. Поначалу особенная сладость и растекающееся по жилам тепло обещали смирить буйство сомнений, заставлявших Оукса бесцельно блуждать по ночьсторонним коридорам. Он обходился тремя-четырьмя часами сна уже… сколько? Многие… многие анно…

Оукс тряхнул головой, пытаясь прочистить мозги, и ощутил, как колышутся тяжелые складки под подбородком. Жир. Он и в молодости не был худ, его даже не выбирали для размножения.

«Но Эдмонд Кингстон назначил меня своим преемником. Первый кэп в истории, которого избирал не проклятый Корабль!»

Или теперь его заменит этот загадочный кэп, отправленный Кораблем на нижсторону?

Оукс вздохнул.

Он знал, что за последние анно стал бледен и ожирел. «Слишком много напрягаю мозги и слишком мало – мышцы». Но всегда находилось кому согреть его постель. Он лениво похлопал по подушкам, вспоминая.

«Что ж, – подумал он, – я стар, толст и пьян. Куда двинемся дальше?»

[Аваата – слово происходит, по-видимому, от санскр. «ва(а)та», означающего священный баньян, воплощение Брахмы, а по расширению – сам принцип божественного творения, и означает, так образом, «нетворящий» и «нетварный».]

Толпа нагих людей, ковылявших по голой лощине, зажатой среди черных утесов, отличалась поразительным разнообразием. Ржаво-алый свет одного из солнышек бил по ним с полудня, отбрасывая на песок и гальку лиловые тени. Задувал порывистый ветерок, вздымая пыль, и толпа всякий раз вздрагивала нервно. Редкие низкорослые кусты поворачивали к солнцу серебряно блестящие листья. Путники обходили их далеко стороной.

Со своими человеческими предками они сохраняли лишь отдаленное сходство. Большинство, судя по всему, почитало вожаком шедшего посреди толпы рослого странника. Его приплюснутую по бокам голову венчала корона золотистого пуха – единственный остаток волосяного покрова на стройном теле. Костяные воронки на висках вмещали пару золотистых глаз, а рот представлял собой круглую красную дырочку. Носа не было вовсе, как и ушных раковин – на их месте колыхались бурые мембраны. Руки-щупальца заканчивались четырехпалыми многосуставчатыми кистями. На голой груди зеленым было вытатуировано имя – Териекс.