Никита Калинин - Под сенью исполинов. Том 2 [СИ]

Возле капсул стоял сухой, почти просвечивающий, бледный человек с большой головой и раскосыми взглядом над выступающими скулами. Он держался за пьедестал между белыми рисинами, но был прям, как в парадном строю. И улыбался.

Перед тем, как капсулы закрылись, Роберт положил частицу Инкунабулы на грудь Ивана. Ему она не навредит. Но чуть раньше сделал ещё кое-что важное: сам коснулся гладкого голубого камешка, какие в детстве швырял по зеркалу сибирской реки. Ненадолго, одним пальцем. С единственной просьбой к божественному Дитя. И оно откликнулось.

Где-то под придавленным модулем, в логове бессмертного беловолосого за выгнутыми решётками в ту же секунду померкло озеро и вспыхнуло посреди антрацита угольных столбов и кубов без окон и дверей, поросших сухим, ломким кустарником. А чуть позже, получив сигнал от единственного собрата, куда-то стремглав помчалась подвижная многоногая Смерть, чтобы успеть к временному шпилю, которого на том месте никогда не было и уже не будет…

Роберт не знал, кто такая Новая Ева. Но был совершенно точно уверен, что это не ребёнок Вики. Потому как почувствовал последней клеткой онемевшего языка: Виктория принесёт на Землю сына.

И этот ребёнок ещё вернётся на Ясную. Интуиция его никогда не подводила…

Он обещал Ивану застрелить его, если это случиться.

Едва Роман вынул пистолет, что-то белое размером с теннисный мяч врезалось в руку и выбило пистолет. Кисть отшибло, вибрирующая боль проглотила всё аж до самого локтя — как с размаху о бетонную стену врезал! И в тот же миг послышался клёкот. Как бы двойной, наслаивающийся один на один. Абориген рванул Романа со спины и заверещал, что нужно уносить ноги. Возможно, это была Карина, возможно, что-то ещё — не до выяснений. Иконников втащил его куда-то, и они провалились. А когда под ногами снова оказался более или менее ровный пол, стены вокруг дали понять, что в шаге — Храм.

— Слышишь?

Иконников вздрогнул, точно его ткнули дулом под ребро, сощурился и покачал белыми дредами:

— Нет… Ничего не слышу…

Он горбился, как если бы на плечи ему уже давно давил увесистый груз. Озирался пугливым, но настырным вором, ягодицы которого ещё жгло от соли, но желание поживиться было непреодолимо сильней — и вот он вернулся на место неудавшегося преступления.

Этот звук накатывал волнами. Плавными, неспешными, низкими. И почему-то обжигающе-холодными, как прибой где-нибудь на берегу метанового моря на Титане. Так гудело что-то очень знакомое. Но вот что именно, и откуда доносился звук, когда вокруг уже давно слышались исключительно голоса и ничего более, Роман никак не мог определить. Слишком много всего было в голове.

Коридор витой спиралью. Никаких распахнутых ворот. Никаких чаш с бурлящим жидким огнём Ясной в руках местных членистоногих атлантов. Даже фресок, наподобие тех, что украшали иные стены стеклянного тоннеля, которым они вошли под гору, тут не было. Зато прямо посередине — стеклопластиковый флакончик с маркировкой Союза. Из-под «эмины».

Плевать. Пелена перед глазами заволакивала всякую перспективу, а по пятам следовала пустота, точно всё произошедшее с Романом с момента пробуждения на Ясной поглощал первозданный космос, не знавший света и тепла даже самой малой звезды. Забвение. Всё едино — что было и что будет. И смерти соратников теперь не важны. Даже смерть Саныча.

Ледяное спокойствие, абсолютное безразличие. И желание теперь только одно: взглянуть ей в глаза перед выстрелом.

Конец коридора озарила череда вспышек. Роман в несколько прыжков оказался там и прижался спиной к волнистой стене, выбрав на единственной развилке правую сторону. Он нисколько не заботился, последует ли за ним Иконников, и мелкими шагами приближался к углу, из-за которого виделось мерцание. Это было похоже на то, как если бы за поворотом время от времени включался старый кинопроектор и терпеливо сидели первые зрители трескучего чёрного-белого фильма. Но Роман слишком хорошо знал этот отсвет.

Там бил пулемёт.

— Они… уже… внутри… — абориген задыхался вовсе не от стремительного спринта. — Опа… Опаздываем!.. Нснаа… аиав… пнса… — вместо членораздельной речи с бескровных губ слетела пена.

За углом ждал зал тысячи колонн, каждая из которых — вертикальная витая лестница ДНК, светящаяся неоново-голубым. Зал немого эха, беспомощным призраком носящегося в свете ближнего ультрафиолета, где всё белое будто бы светится самостоятельно.

К каждой колонне из-под чешуйчатого пола примыкали по несколько корней, до которых так и не докопался Роберт в их первую вылазку и на которых остался лежать Иван. Исполинские нервы со всей планеты сходились тут, наполняя информацией вездесущие закрученные вертикали.

— На три часа!.. — Иконников бросился за ближайшую колонну. От его белых дредов в воздухе остался иллюзорный шлейф. Он был худ и бледен, а светящиеся белки глаз и ряды тупых зубов, точно он вместо них лампы себе вставил, вконец сделали его непохожим на человека.

Там шёл бой: слышались крики команд, мелькали тени, пулемётный отсвет озарял лес гигантских спиралей кратковременными образами пороховых газов — белыми кляксами, как от лопнувшего в воздухе мешка с мукой.

Четверо. Единобожцев должно быть четверо… включая Ольгу. И на кого бы они ни нарвались, Роман не позволит его опередить. Не для того столько прошёл. Не для того уже не раз умирал мысленно.

Иконников слева мелькал недолго, исчез спустя всего пару секунд. Что ж, как и было говорено, каждый сам за себя. Роман попёр почти нагло, практически беззастенчиво — едва прячась за полупрозрачными «стволами». И вскоре увидел, кто вдруг решил опередить его в расправе с единобожцами.

Белотелые почему-то не стреляли. Короткие гладкие жезлы, загнутые на манер старинных пистолетов покоились на спинах без всяких креплений и были как бы приросшими к поверхности скафандра, которая издали казалась уже не глянцевой даже, а приторно-белой. Не высовываясь под заградительный огонь пулемётчика, они как ждали чего-то. Или кого-то.

И дождались.

Первого протоволна прошла насквозь: хилая грудная клетка потрескалась от следующего вдоха и посыпалась прахом. Ксенос даже сделать ничего не успел — так и осел, сложившись втрое. Только вот Роман забыл, как это теперь. От неожиданности дёрнул опорной рукой, и потому «вопль» ПИМа поразил наповал только одного. Второй отпрыгнул и невообразимым по быстроте движением выхватил из-за спины гнутый жезл. Но и только.

Пулемётчик заметил его раньше — три пули прошили «ферзя» со спины, украсив скафандр контрастно-красными розами выходных отверстий. Его предсмертный крик был точь-в-точь переливчатым кличем коршуна перед близким дождём.