Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

— Леди Синифисте, — заявил Саламан, — следовало бы держать свои королевские уста на запоре, иначе мне придется помочь ей это сделать. Но я позвал тебя не для того, чтобы обсуждать природу своих снов. — Он пристально посмотрел на принца: — Амифин, кто такие допущенцы?

— Допущенцы, сэр?

— Да, допущенцы. Ведь ты же слышал этот термин раньше?

— Да, папа. Но меня удивляет, что он известен тебе.

— Это было одно из моих приключений минувшей ночью. Я находился возле гауптвахты рядом с площадью Солнца и заметил лунатиков, которые голыми танцевали под снегопадом. Со мной был Битерулв, и я спросил его: «Кто это?» — и он ответил: «Это допущенцы, отец». Но больше ничего не смог о них рассказать. Он заявил, что ты можешь предоставить мне более полную информацию.

Амифин тяжело переминался с ноги на ногу. Саламан никогда не видел его таким неуверенным, таким беспокойным. Король начинал ощущать запах предательства.

— Допущенцы, сэр… эти танцоры, которых вы видели… Эти люди, которые вы верно назвали сумасшедшими…

— Я применил слово «лунатики». Это те, которые сходят с ума под влиянием луны. Правда, во время их танцев лунный свет сквозь снег был плохо виден. Кто эти люди, Амифин?

— Это несчастный и странный народ, чье сознание искажено бессмысленной болтовней и вздором. Это как раз тот народ, который танцует, когда дуют черные ветры, или веселится голый под снегом, или делает множество других странных вещей. Их ничто не беспокоит. Они придерживаются убеждения, что смерть значения не имеет, что никогда не стоит задумываться об опасности, а без страха и помех надо делать то, что кажется тебе верным.

Саламан наклонился вперед, вцепившись в подлокотники Трона Харруэла:

— Это что, новая философия?

— Сэр, это больше похоже на религию. Или это нам так кажется. У них есть система верований, которой они обучают друг друга — у них есть книга, священное писание, — они устраивают секретные встречи, куда мы еще должны проникнуть. Видишь ли, мы только начали понимать их. Похоже, они больше всего восхищаются народом с темно-синими глазами, потому что он сохранял спокойствие и равнодушие к смерти, когда приближалась Долгая Зима. Допущенцы утверждают, что это самая великая вещь, которой учит нас Доинно Преобразователь: — мы должны демонстрировать свое равнодушие к смерти, что смерть — всего лишь аспект изменений и поэтому священна.

— Равнодушие к смерти, — промурлыкал Саламай. — Рассмотрение смерти как аспект изменений.

— Вот почему они называют себя допущениями, — сказал Амифин. — Они допускают, что смерти избежать невозможно — это, между прочим, замысел богов. И поэтому, отец, они делают все, что взбредет им в голову, несмотря на опасность и неприятности.

Саламан сжал кулаки. Он чувствовал, что после нескольких часов утреннего спокойствия в нем снова закипает ненависть.

Значит, город Доинно был не единственным местом, где культивировалась глупость новой веры? О, боги! Ему было больно слышать, что подобные безумства творились прямо под его носом. Этот культ мученичества мог привести к анархии. Люди, которые ничего не боятся, были ни на что не способны. Город не нуждается в почитании смерти. Здесь нужна жизнь, не что иное, как жизнь, новое цветение, новый рост, новая сила!

Он гневно вскочил на ноги.

— Умопомешательство! — воскликнул он. — И сколько лунатиков в этом городе?

— Папа, мы насчитали сто девяносто, но, может, их больше.

— Похоже, ты немало знаешь об этих допущенцах.

— Сэр, я изучал их в течение всего прошедшего месяца.

— Изучал? А мне не сказал ни слова?

— Полученные нами данные были лишь приблизительными. Мы должны были узнать побольше, прежде чем…

— Побольше? — проревел Саламан. — В городе словно бубонная чума распространяется безумство, а вы должны узнать об этом побольше, прежде чем решиться сказать мне о том, что такое существует? И я был вынужден оставаться в неведении? Почему? И сколько? Сколько?

— Отец, дули черные ветры, и мы чувствовали…

— А, теперь я понял. — Сделав шаг вперед, он ударил Амифина по щеке. Голова принца запрокинулась назад. Несмотря на крепкое телосложение, Амифин едва устоял на ногах под тяжестью удара. На какое-то мгновение глаза молодого человека вспыхнули яростью, но он сдержался, тяжело дыша и потирая ушибленное место, и отступил от трона. Он смотрел на отца взглядом полным недоумения.

— Вот как оно начинается, — спустя несколько минут абсолютно спокойно проговорил Саламан. — Старик считается таким неустойчивым, таким легко доводимым до сумасшествия, что во время трудного сезона его держат подальше от важных событий, происходящих в городе, чтобы они его особо не расстраивали и чтобы он не предпринял непредсказуемых действий. Вот оно, начало: старика оберегают от мрачных известий в то время года, когда он, по общепринятому мнению, поведет себя опрометчиво. Следующим шагом будет то, что его начнут оберегать от малейших неприятностей, чтобы он вообще никогда не расстраивался? Он может оказаться опасным, если каким-либо образом встревожится, пусть даже чуть-чуть. И через некоторое время принцы соберутся и решат между собой, что он стал таким придирчивым и непостоянным, что ему нельзя доверять даже в хорошую погоду; и его с самыми милыми извинениями мягко сместят с трона и поселят под охраной в каком-нибудь небольшом местечке, 6 то время как Трон Харруэла займет его старший сын и…

— Отец! — сдавленным голосом воскликнул Амифин. — Все это неправда! Клянусь всеми богами, что подобные мысли не приходили в голову ни одному из…

— Успокойся! — прогремел Саламан, подняв руку, словно собирался его ударить еще раз. Он сделал яростный жест в сторону стражи тронного зала: — Вы… вы… немедленно проводите Амифина в северную тюрьму и держите его под стражей, пока я не не пришлю распоряжений относительно его дальнейшей участи.

— Отец!

— Пока ты будешь сидеть в своей камере, у тебя будет предостаточно времени осознать свои ошибки, — заявил король. — А я пришлю тебе соответствующие материалы, чтобы ты смог подготовить полный рапорт об этих сумасшедших допущенцах, где расскажешь мне обо всем, о чем трусливо, а может, предательски молчал, пока я кое-что не вытряс из тебя сегодняшним утром. А есть и большее: я уверен, что есть большее. И ты расскажешь мне обо всем. Ты меня понимаешь? — И он махнул рукой:

— Уведите его.

Амифин бросил на него ошеломленный и озадаченный взгляд. Но не сказал ни слова, так же как и не стал сопротивляться, пока охранники, не менее удивленные, чем он, выводили его из зала.

Саламан снова сел. Он откинулся назад на гладкий обсидиан и глубоко вдохнул, пытаясь восстановить дыхание. Несмотря на все крики и ярость, он обнаружил, что теперь без особых усилий возвращается в состояние любопытного богоподобного спокойствия, которое охватило его на рассвете в его павильоне.