Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

— Пять лет назад ты послал на смерть своего единственного брата, а теперь хочешь послать сына? И не говори мне, что у тебя в запасе еще трое. Нет, Энсон, нет, мы не допустим, чтобы ты рисковал жизнью Фрэнка.

Губы Энсона вытянулись в прямую, тонкую линию.

— Какой риск, о чем ты? Мы учтем все ошибки, допущенные в прошлый раз. И не станем повторять их.

— Откуда такая уверенность?

— Мы примем все меры предосторожности. Неужели ты сомневаешься, что я сделаю все возможное, чтобы Фрэнк вернулся целым и невредимым? Но это война, Синди. Риск неизбежен. Так же как и жертвы.

Но она была неумолима.

— Ты уже принес одну жертву — Тони. Второй никто от тебя не требует. К чему эта безумная демонстрация твоего невероятного мужества? Думаешь, мы не понимаем, как дорого обошлась тебе гибель Тони? И еще, Энсон. Фрэнк — наша надежда на будущее, представитель поколения, которое сменит вас на посту руководителей. Ты понимаешь это, да и все остальные тоже. Он не должен погибнуть зря. Пусть даже всего один шанс из десяти, что он не вернется обратно, но и это слишком много… Кроме того, на ранчо есть человек, гораздо лучше подходящий для выполнения этой задачи.

— Кто? — почти выкрикнул Энсон. — Ты? Я? Или, может быть, Энди?

— Поговори с Халидом, — ответила Синди. — Он знает того, кто лучше всех справится с этим делом.

— Кто это? — чувствовалось, что Энсон сильно озадачен. — Скажи мне. Кто?

— Поговори с Халидом, — повторила она.

— Я хочу получить гарантии, что будут приняты все возможные меры предосторожности, — сказал Халид. — Он мой старший сын, и его жизнь для меня священна.

Он стоял перед ними, прямой, точно солдат на плацу, спокойный, прекрасно владеющий собой; возникало ощущение, будто командует здесь он, а не Энсон. Только в самый первый момент, на входе в комнату, Халид испытал мимолетное чувство неловкости — когда увидел такое большое собрание; словно судебное заседание с Энсоном в роли верховного судьи. Но он быстро справился с собой, и теперь его снова окружала обычная аура сверхъестественного спокойствия.

Халид был редким гостем здесь. Он никогда не присутствовал на собраниях в штурманской рубке, уже много лет назад недвусмысленно дав понять всем, что все это их Сопротивление его не интересует. Большую часть времени он проводил в своей маленькой хижине на дальнем конце огорода или в непосредственной близости от нее, вместе с такой же затворницей Джилл и их многочисленными странными и очень красивыми детьми. Он вырезал свои маленькие статуэтки — а иногда и большие, — работал в огороде, чтобы было чем кормить семью, и сидел под лучами удивительного калифорнийского солнца, читая и перечитывая Слово Божие. Иногда бродил по горам, охотясь на диких животных, которых в эти дни расплодилось очень много из-за того, что людей стало гораздо меньше, — на оленей, кабанов и прочую живность. Время от времени его сопровождал старший сын Рашид, но гораздо чаще Халид охотился один. Он вел уединенную внешне и насыщенную внутренне жизнь, нуждаясь лишь в обществе жены и детей, но часто держался в стороне даже от них.

— Какие конкретно меры предосторожности ты имеешь в виду? — спросил Энсон.

— Я имею в виду, что не позволю послать его на смерть. Он не должен погибнуть, как Тони.

— Конкретно.

— Очень хорошо. Он не станет выполнять эту задачу, если вы не подготовите все, что требуется для ее успешного осуществления. Вы должны быть уверены, что место выбрано правильно и что он сможет беспрепятственно проникнуть туда. Он должен знать все пароли и коды доступа. Я прекрасно понимаю, что это такое — то, что позволит ему в полной безопасности проникнуть туда, где находится Главный.

— Все это нам обеспечит Энди. Уверяю тебя, мы не пошлем Рашида, пока не получим от Энди всей исчерпывающей информации.

— Просто уверений недостаточно. Это священная клятва?

— Священная клятва, да.

— И еще, — продолжал Халид. — Вы сделаете все, чтобы он мог вернуться домой целым и невредимым. Пусть его дожидаются машины, несколько машин. Это нужно для того, чтобы, когда начнется всеобщее столпотворение, полиция не смогла определить, в какой из них он находится. Это позволит ему вернуться на ранчо.

— Согласен.

— Слишком быстро ты соглашаешься, Энсон, а мне требуется уверенность в том, что ты искренен, иначе Рашид никуда не пойдет. Я знаю, как сделать инструмент, но знаю и как затупить его.

— В прошлый раз погиб мой брат, — сказал Энсон. — Я не забыл те чувства, которые испытывал, когда это случилось. И сделаю все, чтобы твой сын уцелел.

— Очень хорошо. Помни об этом, Энсон.

Энсон не торопился с ответом. Больше всего ему хотелось каким-то телепатическим путем передать Халиду свою страстную убежденность в том, что на этот раз все пройдет как надо. Что Энди найдет в архиве Боргманна всю информацию, в которой они нуждаются, что Рашид сможет безопасно проникнуть в тайное убежище Главного, сделать свое дело и вернуться домой. Но не в возможностях Энсона было внушить свою уверенность Халиду. Он мог лишь просить его о помощи и надеяться на лучшее.

Халид спокойно стоял, не сводя с него взгляда.

Его взгляд нервировал Энсона. Он был такой чужой, этот Халид. Таким он казался и шестнадцатилетнему Энсону, еще тогда, много лет назад, когда вместе с Синди явился сюда, точно с неба свалился; и все это время он оставался чужим. Несмотря на то что много лет прожил среди них, женился на женщине из их семьи и делил вместе с остальными все радости и беды их уединенного существования на вершине горы, как любой урожденный Кармайкл. И все-таки по-прежнему оставался непонятным, по-прежнему оставался «другим».

И не в том дело, что он был иностранцем по крови, или обладал необычной, почти неземной физической красотой, или поклонялся Аллаху и жил по заветам Магомета, правителя какой-то невообразимо чужой и далекой страны, жившего тысячи лет назад. Отчасти, конечно, все это играло роль, но не только. Все это не могло объяснить потрясающей внутренней дисциплинированности Халида, его невероятного, каменного спокойствия и возвышенной духовной отрешенности. Нет, нет, разгадка тайны Халида наверняка крылась где-то в его детстве, пришедшемся на самые ранние и наиболее суровые годы после Завоевания и протекавшем в наводненном Пришельцами городе в такой нужде и лишениях, о природе которых Энсон не мог даже догадываться. Именно эти тяжелые жизненные условия и должны были сформировать его таким, каким он стал. Но Халид никогда не рассказывал о своих ранних годах.

— Я хочу кое-что понять, Халид, — сказал Энсон. — Ты не желаешь подвергать Рашида риску, это понятно. Но почему, в таком случае, ты обучал и тренировал его наравне с Тони? Я очень отчетливо помню, как ты сказал однажды, что тебе наплевать на проект убийства Главного, что тебя он совершенно не интересует. Значит, у тебя не могло быть намерения подготовить Рашида в качестве дублера, который включится в игру, если Тони потерпит неудачу.