Роберт Силверберг - Избранные произведения. I том

В чем мы не преуспели, так это в выкачивании из него информации, относящейся к времени, из которого, по его словам, он пришел к нам, и тех столетиях, что лежали между нами. Изредка он бросал нам жалкие крохи, вроде упоминания периода политической нестабильности, названного им эпохой Очищения. Он говорил о пришельцах со звезд, о политическом устройстве общества, названного им Централити, но лишь вскользь, не вдаваясь в подробности. За его словами была пустота. Он рисовал нам лишь миражи будущего.

Каждый из нас получил возможность побеседовать с ним наедине. Допросы эти навевали на него скуку, и всякий раз ему удавалось ускользать от прямого ответа. Я провел с ним несколько часов в Сент-Луисе, стараясь получить информацию по наиболее интересующим меня проблемам. Улов мой равнялся нулю.

— Ворнан, не могли бы вы рассказать, как попали в наше время? Каковы основные принципы транспортного механизма, перебросившего вас сюда?

— Вы говорите о моей машине времени?

— Да, да. О ней самой.

— Это же не настоящая машина, Лео. То есть в ней нет ручек управления, руля, дисков приборов и тому подобного.

— Вы можете описать ее? Ворнан пожал плечами.

— Это непросто. Она… ну, для меня это абстракция. Я ее не видел. Вы входите в помещение, включается поле и… — Он помолчал. — Извините, Лео. Я же не ученый. И видел только четыре стены.

— Управляли машиной другие?

— Да, да, конечно. Я был лишь пассажиром.

— А сила, которая протолкнула вас сквозь время…

— Честно говоря, я понятия не имею, чем и как она создается.

— Я тоже, Ворнан. В чем, собственно, и трагедия. Мои познания в физике однозначно говорят о том, что живого человека нельзя послать в прошлое.

— Но я здесь, Лео. Это факт.

— Если признать, что вы путешествовали во времени. Ворнан приуныл. Рука его поймала мою. Пальцы холодные, на удивление гладкая кожа.

— Лео, — в голосе обида, — вы высказываете недоверие?

— Я просто пытаюсь выяснить, как работает ваша машина времени.

— Я бы сказал, если б знал. Поверьте мне, Лео. Я питаю самые теплые чувства и к вам лично, и ко всем милым, искренним людям, которых я встретил в вашем времени. Но я просто не знаю. Вот если вы, к примеру, заедете на своем автомобиле в восьмисотый год и вас попросят объяснить принцип его работы, сможете вы это сделать?

— В общих чертах, да. Сам я не смогу построить такой же автомобиль, но я знаю, что заставляет его двигаться. Вы же не можете сказать мне даже этого.

— С движением по времени все гораздо сложнее.

— Может, я могу взглянуть на вашу машину?

— О, нет, — покачал головой Ворнан. — Она за тысячу лет отсюда. Забросила меня сюда и унесет обратно, когда я захочу вернуться, но сама машина, которая, как я уже говорил, не совсем машина, находится в далеком будущем.

— А как там узнают, что вы желаете вернуться?

Он вроде бы и не услышал вопроса. И сам начал расспрашивать меня о моих университетских обязанностях. Стандартный, кстати, прием: уйти от неприятного вопроса, задав свой, совсем на другую тему. Мне ничего не удалось из него выжать. И скептицизм вновь возродился во мне. Он не мог рассказать мне о принципах движения во времени только потому, что не путешествовал во времени. И вывод отсюда следовал один: Ворнан — шарлатан. Также уклончиво отвечал он и на все вопросы о преобразовании энергии. Не сказал мне, когда начали черпать энергию из атома, как это делается, кто считается автором этого эпохального открытия.

Случались, однако, и редкие удачи. И больше всех повезло Колффу. Он высказал Ворнану в глаза, что не верит в его прогулку по времени, и, возможно, Ворнан решил наглядно доказать, что тот неправ. Первые несколько недель нашей совместной поездки по Соединенным Штатам Колфф и не пытался поговорить с Ворнаном с глазу на глаз. Что было тому причиной, не знаю. То ли Колфф полагал, что ему и так все ясно, то ли ленился. Как вскоре выяснилось, Колфф предпочитал отдыхать, а не работать. Последние двадцать или тридцать лет от почивал на лаврах, тратя время на пирушки, развлечения и выслушивание похвал более молодых коллег. Обратившись в библиотеку, я узнал, что последняя значимая работа Колффа датирована 1980 годом. Вот в нашу миссию он воспринимал, как веселое приключение, отличную возможность приятно провести зимние месяцы. Но в засыпанном снегом Денвере, одним февральским вечером, Колфф предпринял попытку прощупать Ворнана. Почему, сказать не могу.

Уединились они надолго. Сквозь тонкие стены отеля до нас долетал бас Колффа, декламирующего стихи на незнакомом нам языке. Возможно, он читал на санскрите эротические вирши. Потом последовал перевод на английский, и мы могли уловить непристойное слово, а то и целую строчку, восхваляющую прелести любви. Мы быстро потеряли к этому интерес: стихи в исполнении Колффа мы слышали не раз. Вновь же привлек наше внимание смех Ворнана, словно серебряный колокольчик прорвавшийся сквозь бас Колффа, а затем наш гость заговорил сам, на незнакомом мне языке. Колфф перебил его, задал вопрос, затем Ворнан продолжил. Тут к нам вошел Крейлик, роздал листки с завтрашним распорядком дня, нам предстояло посещение шахты, где добывали золото, и мы отвлеклись от проходящей за стеной беседы.

Час спустя вернулся Колфф. Раскрасневшийся, потрясенный. Он пощипывал мочку, потирал заплывшую жиром шею, щелкал пальцами.

— Черт! — пробормотал он. — Клянусь вечным проклятьем! — Он пересек комнату, замер у окна, вгляделся в засыпанные снегом крыши домов. — Есть у нас что-нибудь выпить?

— Ром, бурбон, шотландское, — перечислила Элен. — Угощайтесь.

Колфф шагнул к столику, уставленному полупустыми бутылками, выбрал бурбон, налил порцию, которой хватило бы, чтобы свалить гиппопотама, осушил стакан в два или три жадных глотка, разжал пальцы. Стакан мягко упал на покрытый губчатой резиной пол. Колфф вновь принялся щипать мочку. Затем выругался. Как мне показалось, на старом английском.

Первой не выдержала Эстер.

— Вы что-нибудь узнали.

— Да, много, — Колфф опустился в кресло. — Я узнал, что он тот, за кого себя выдает.

Хейман ахнул. На лице Элен отразилось изумление. Такое на моей памяти произошло с ней впервые.

— Что вы такое несете, Ллойд? — пробубнил Филдз.

— Он говорил со мной… на своем языке, — последовал ответ. — Полчаса. Я все записал. Завтра направлю пленку для компьютерного анализа. Но уже сейчас я могу сказать, что он прибыл из далекого будущего. Только гений лингвистики мог бы придумать такой язык, да и в этом у меня большие сомнения. — Он шлепнул себя по лбу. — Мой Бог! Мой Бог! Путешествие во времени! Неужели такое возможно?

— Вы его поняли? — спросил Хейман.

— Дайте мне еще выпить, — прорычал Колфф. Он получил от Эстер бутылку бурбона, поднес ее к губам. Почесал толстый волосатый живот, провел рукой перед глазами, словно снимая паутину. Наконец продолжил: — Нет, я его не понял. Я уловил только общие формы. Он говорит на английском, но английском, столь далеком от современного, сколь язык, на котором мы говорим сейчас, далек от языка англосаксонских хроник. В нем масса азиатских корней. Китайских, бенгальских, японских. Есть и арабские, я в этом уверен. Не язык, а сборная солянка, — Колфф рыгнул. — Вы знаете, что и в нашем английском намешано много чего. Датский, французский, саксонский, плюс латынь и немецкие диалекты. У нас слова, имеющие одно и то же значение. Но эти языки относятся к одной группе, берущей начало от старого индо-европейского языка. В эпоху Ворнана многое изменилось. Они взяли слова от других древних языков. Все переметали. Какой язык! На нем можно сказать все, что угодно. Все, что угодно. Но корни здесь, в нашем времени. Слова отполированы, словно камешки в потоке, от наносного не осталось и следа. Десяти звуков хватает, чтобы сказать двадцать предложений. Грамматика… мне понадобится пятьдесят лет, что вывести грамматические правила. И еще пятьсот, чтобы понять их. Невероятный язык, невероятный! Он говорит… словно декламирует стихи. Стихи, никем не постижимые. Я улавливал лишь отдельные слова, жалкие крохи… — Колфф замолчал. Погладил живот. Никогда я не видел его таким серьезным.