Генри Каттнер - Власть и слава

Как сильно изменился мир, подумал Ла Бушери, с тех пор, как я был таким же молодым, как эта кокетка! Он вспомнил время, когда архитектура зданий была не только практичной, но еще и красивой, когда одежда была без прикрас, а женщины вели себя так же просто, как и мужчины. Но помнил он это смутно, поскольку как раз в то время и начали происходить изменения.

Живя среди послушных масс, Ла Бушери наблюдал, как растет сегодняшняя пышность, и рос вместе с ней. Он носил не менее роскошную одежду, чем другие, и ему это нравилось. Но он ненавидел то, что скрывалось под яркими цветами. Он уже привык восхищаться современными зданиями в стиле рококо, красками, покрывающими другие краски, и многослойными украшательствами. Чистые, функциональные линии теперь казались Ла Бушери незаконченными, избитыми и устаревшими. Но он до сих пор ненавидел все, что лежало между функционализмом и нынешним рококо.

А между ними лежало многое. Лидеры понимали, что человечество нельзя подавлять слишком сильно, не давая ему способов самовыражения. Так в моду вошла вычурность: разноцветные накидки, перья на шляпах и световые мечи. Эта замысловатая социальная традиция включала в себя понятие «лицо», а также всевозможные варианты его обретения, и презрение к потерявшему его противнику. К тому же в норму вошли постоянные дуэли на световых мечах. Это стало традицией среди мужчин, любящих доблестные поединки.

А как насчет женщин? Ла Бушери был вполне уверен, что Лидеры хладнокровно вернули женщинам статус подчиненных. Раз мужчины, находящиеся под бременем суровых законов, иногда чувствовали себя в стесненном положении, почему бы не дать им низшую расу, которой они могли бы в свою очередь навязать такие же суровые законы? Поэтому женщины, постепенно, незаметно, но все же достаточно быстро вернулись в старые социальные и правовые оковы, не так давно снятые с них.

Лидеры провернули это так ловко, что женщины сами первые стали бы возражать против изменений. Поскольку, потеряв свободу, они получили массу свободного времени, легкую домашнюю жизнь, возможность целыми днями сплетничать и ничего делать, а также целыми ночами развлекаться в самых ярких городах Земли, в то время как мужчинам приходилось постоянно работать.

И кто мог сказать, с горечью подумал Ла Бушери, что эта кокетка в розовом, хлопающая кавалера сложенным веером, была несчастнее своей бабушки, потратившей всю жизнь, работая за столом наравне с мужчинами и не видя ни на одном лице снисходительной нежности, излучаемой теперь на кокетку из всех уголков клуба-автобуса.

Через час, напомнил себе Ла Бушери, я должен доставить автобус к «Веселому Роджеру». Он невозмутимо размял пальцы, – все еще мощные когти хищной птицы, ставшие еще более безжалостными. В «Веселом Роджере» их будет ждать Джорджина и небольшое представление, которое они придумали вместе с ней.

Джорджина была отличной актрисой. В другой культуре она стала бы известным имитатором, поскольку с абсолютной убедительностью могла сыграть любую роль, которую ей выпала возможность разучить. И Джорджина три года работала служанкой у богатых дам из огромных особняков. Она могла сыграть испорченную молодую кокетку лучше, чем большинство девушек, рожденных для этой роли. Сегодня ей представится такая возможность.

Ла Бушери взглянул на узкое, худое, грубое лицо лидера по имени Амиш и опустил толстый подбородок, чтобы подавить улыбку.

Какая комедия! Он стиснул зубы во внезапном порыве тихой ярости, подумав о роли, которую предстоит сыграть. Иногда на Ла Бушери находили такие волны бессильного негодования, и ему приходилось бороться с ними, используя все запасы самодисциплины, которые удалось накопить за последние двадцать пять лет растущего разочарования и постоянных неудач.

– Март Хэверс, – подумал он и сжал колено толстыми пальцами. – Март Хэверс.

Если бы Ла Бушери только мог заглянуть так далеко в ночь, когда погиб Хэвершем, он бы сомкнул эти пальцы на шее новорожденного и избавил бы себя и мир от страданий. Нет, сегодня не стоит думать о Марте Хэверсе. В сознании Ла Бушери сейчас было кое-что поважнее Марта, кое-что, имеющее шансы на успех, в отличие от Марта Хэверса, приносящего одни неудачи…

ТРУЩОБЫ, как обычно, праздновали ночь субботы шумным весельем. Десять лет назад во время строительного бума на пастбищах воздвигли этот пригород, но вскоре ситуация ухудшилась. Виновато в этом, было, в основном, неожиданное развитие космических полетов на Луну и обратно. Мало кому нравилось жить, постоянно созерцая и слыша запуски грохочущих ракет, направляющихся на строго засекреченные государственные шахты на спутнике. От страшного шума днем и ночью истощалась нервная система, алые вспышки мешали спать, а выхлопные газы были очень вредными.

Поэтому пригород с его пластиковыми зданиями и растущими парками соскользнул с социальной лестницы и занял место рядом с Лаймхаусом, Бауэри и Касбахом. Пригород стал называться Слэгом – пристанищем бедноты, мелких преступников, всех, тех, кто не вписывался в общественные рамки, и служил местом экскурсий для таких вечеринок на колесах.

Март Хэверс праздно шатался по Вонючей Улице – когда-то называвшейся Еловой – с сигаретой, приклеившейся к губе, и пахучим дымом, выходящим из ноздрей. Он был крупным человеком с грубыми, простыми чертами лица, а его темные глаза угрюмо смотрели на мир, в котором ему не было места.

Снег медленно падал исчезающими хлопьями, а тучи сносил ледяной ветер. На востоке сверкнула красная вспышка, – один из космических кораблей направился на посадку. Грянул гром.

Хэверс закашлялся и вдохнул смягчающий сигаретный дым, чтобы заглушить мерзкий запах сгоревшего ракетного топлива. Его большое тело было облачено в хорошо сидящую теплую одежду бледно-голубого цвета. Хэверс прибавил шагу.

Скрываться от властей всегда было не просто. Но, разумеется, это являлось единственным вариантом с тех пор, как кромвеллианские Лидеры ужесточили меры. Политические организации оказались под запретом, и членство в них каралось смертью. Другие преступления тоже наказывались, но не так сурово. Государство считало измену единственным грехом, требующим хирургического вмешательства.

Поэтому Март Хэверс, судя по всему, не являлся фрименом. Фрименов больше не было, считали Лидеры. Хэверс был картежником, вором и жуликом, и поэтому периодически имел неприятности с законом, но за ним хотя бы не охотились день и ночь. Вот он и выжил.

Его угрюмый рот искривился. Размахивая большими руками, он шел по кварталу опустевших многоквартирных домов из пластикоида и стекла, мрачных и забытых, но все еще находящихся в хорошем состоянии. Десять лет назад строители работали гораздо лучше. Снести дом было дороже, чем поддерживать его, и Слэг был полон таких строений – домов пьяных, бездомных и сошедших с пути людей. Стражники редко обыскивали руины. Реабилитация была доступна всем желающим, а другим… ну, им было разрешено валяться на кроватях, которые они сделали своими руками.