Харлан Эллисон - Беседа с Анубисом

— Наверняка потребовалось немало древесного угля, чтобы установить здесь эти известняковые плиты.

Так я узнал, что плиты были и не базальтовые, и не мраморные.

Мы рисовались друг перед другом, сидя на краю и болтая ногами в пустоте. Наклонялись вперёд и ловили ветер. Он был приятный. Никогда прежде я не чувствовал подобного запаха. В нём определённо не было затхлости. Несвежести. Приятный, как умытое лицо, приятный, как охлаждённые фрукты. Мы зажгли факелы и направили свет вниз.

Там обнаружилось большое помещение. Оно ничуть не напоминало камеру пирамиды или мавзолея, поскольку представляло собой необозримый зал, наполненный колоссальными статуями фараонов, богов с головами животных, а также изваяниями существ, облик которых не был ни человеческим, ни звериным... и прочими исполинскими скульптурами. Их размеры превышали натуральные величины, наверное, раз в сто.

Оказалось, что прямо под нами — величавая голова давно забытого правителя с немесом на голове и с традиционной царской бородой. Каменные осколки, упавшие во время нашего вторжения, иссекли сияющее жёлтое покрытие статуи, обнажив тёмное вещество.

— Диорит, — сказала Эми Гитерман. — Покрытый золотом. Чистым золотом. Лазурит, бирюза, гранаты, рубины — на этот головной убор пошли тысячи драгоценных камней, и у всех тщательная огранка... видишь?

Но я уже спускался. Перебросив альпинистскую верёвку через вытащенный нами каменный блок, я скользнул вниз и пристроился на первый же подходящий выступ — на свободное место между руками фараона, которые покоились на золотых коленях. Было слышно, как Эми Гитерман пробирается следом.

И снова взвился ветер — резкий, визжащий где-то наверху и совсем рядом, подобный муссону, — он вырвал у меня из рук верёвку, задул факел, повалил на спину. Что-то острое вцепилось сзади в рубашку, и я рванулся вперёд, падая на живот и ощущая голой спиной холод ветра. И всё погрузилось во тьму.

Потом я почувствовал холодные руки. По всему телу. Они прикасались, трогали, щупали меня, как будто я был отрезанным ломтём мяса, лежащим на прилавке. Я слышал, как наверху голосит Эми Гитерман. Ощущал, как с меня стаскивают половинки разорванной рубашки, затем снимают шейный платок, затем ботинки, затем гольфы, затем часы и очки.

Мне удалось подняться на ноги и принять боевую стойку, из которой можно нанести сокрушительный и даже смертельный удар. Пусть я не герой боевиков, но кто бы тут меня ни лапал, за свою жизнь я буду драться!

Внизу вспыхнул свет. Мощнейший свет — более яркого мне не встречалось, — нечто вроде сияющего тумана. И едва он вспыхнул, я увидел, что дымка, заполняющая огромное помещение внизу, пытается дотянуться до нас, коснуться и ощупать нас руками эфемерной, холодящей жути. Мёртвыми руками. Руками людей и нелюдей, которых, быть может, никогда не существовало — или существование их упорно отрицается. Они тянулись, они искали, они молили.

А из тумана вырастал завывающий Анубис.

Бог мёртвых, проводник душ с головой шакала. Привратник загробной жизни. Бальзамировщик Осириса, владыка над пеленами мумий, правитель тёмных переходов, свидетель нескончаемых похорон. С появлением Анубиса и мне, и американской девушке неожиданно стало стыдно и тоскливо — нам, совершавшим необдуманные поступки, что свойственно тем, кто спешит к своей гибели.

Но он не убил нас, не забрал нас. Разве мог он... мои записи ведь достанутся читателю, которого я никогда не узнаю, верно?

Анубис взревел снова, и руки ищущих неохотно попрятались, как побитые шавки по своим конурам. И в мягком золотом сиянии, отражённом от изваяния фараона, который умер так давно, что не сохранилось даже его имени, в полумиле под землёй, великий бог Анубис заговорил с нами.

Сначала он думал, что к нему вновь пришёл «великий завоеватель». «Нет, — ответил я, — это не Александр». И бог засмеялся ужасным визгливым смехом, вызывавшем мысли о разрезании бумаги и шинковании глазных яблок. «Нет, конечно же, не он, — сказал великий бог, — разве я не открыл ему жуткую тайну? Зачем же ему возвращаться? Почему бы ему не убраться поскорее со своим могучим войском, и не возвращаться больше никогда?» Анубис рассмеялся.

Я был молод, я был глуп, и я попросил, чтобы бог с шакальей головой и мне тоже открыл эту тайну. Если суждено здесь погибнуть, то я, по крайней мере, захвачу в мир иной драгоценные знания.

Анубис насквозь пронзил меня взглядом.

«Ты знаешь, почему я стерегу эту гробницу?»

Я ответил, что не знаю, но, возможно, это должно уберечь мудрость оракула, чтобы не раскрывать великую тайну храма Амона — тайну, которая стала известна Александру.

Анубис засмеялся ещё громче. Злобным хохотом, который заставил меня пожалеть, что моя кожа не способна становиться толще, а лёгкие дышат воздухом.

«Это не храм Амона, — произнёс бог. — Может быть, впоследствии его и стали так называть, но в действительности — изначально и навсегда — это гробница. В ней заперт Самый Ненавистный. Осквернитель. Заклятый враг. Убийца воплощённой мечты, которая длилась дважды по шесть тысяч лет. Я стерегу гробницу, чтобы закрыть ему вход в загробную жизнь. И для того, чтобы передать великую тайну».

— Значит, вы не собираетесь нас убивать? — спросил я.

За спиной фыркнула Эми Гитерман, не поверив, что выпускник Пекинского университета мог задать настолько дебильный вопрос. Анубис снова пронзил меня взглядом и сказал: «Нет, я не обязан это делать. У меня иная задача». И затем, без лишних уговоров, открыл мне и открыл Эми Гитерман из Бруклинского музея — открыл нам обоим тайну, которая спала в песках от самой эпохи Александра. А после Анубис сказал нам, чья это гробница. А потом исчез в тумане. Мы поднялись обратно наверх, подтягиваясь на руках, потому что верёвки пропали, и моя одежда пропала, и пропал рюкзак Эми Гитерман со съестными припасами. Но у нас хотя бы остались жизни.

По крайней мере, пока.

Сейчас я записываю иньским письмом, как мы узнали древнюю тайну, — излагаю во всех деталях. Показываю каждую часть этой истории, и трёх её участников с их именами, и каждый их шаг. Всё здесь — для того, кто найдёт записи, ведь гробница снова спрятана. Землетрясение подействовало или бог-шакал — точно не могу сказать. Но если сегодня вы попытаетесь разглядеть затемнение на глубине, под песками, то, в отличие от прошлой ночи, не обнаружите ничего.

Теперь наши пути разошлись, путь Эми Гитерман и мой. У неё своя судьба, у меня своя. Но отыскать нас несложно.

На вершине своего могущества посетив храм оракула и узнав то, что повлияло на остаток его жизни, Александр Великий вскоре скончался от комариного укуса. Так сказано. Александра Македонского свели в могилу чрезмерное пьянство и разврат. Так сказано. Александр был убит, его отравили. Так сказано. Он умер от длительной неизвестной лихорадки; от пневмонии; от сыпного тифа; от заражения крови; от брюшного тифа; от приёма пищи из оловянной посуды; от малярии. Так сказано. Александр был смелый и энергичный правитель в расцвете сил и на пике власти, но, живя в последние месяцы в Вавилоне, он по какой-то причине, которую никто не в состоянии внятно обозначить, предался запойному пьянству и ночным оргиям... А потом у него началась лихорадка.