Сергей Алексеев - Сборник Сокровища Валькирии. Компиляция. Книги 1-7

— Я сейчас приду! — Он сорвался с дивана.

— Одного не пущу! Куда ты? — Она схватила за руки.

— «Шпиона» выключить! Помнишь радиомаяк? Чёрная такая штука? Сейчас они будут здесь, если засекли!

— Пошли вместе!

Они добежали до машины. Русинов схватил радиомаяк, запечатал его в свинец — будто мину обезвредил. Но, наверное, уже поздно! Если задействована Служба — сигнал запеленговали! Передадут тем, кто ловит его возле Кошгары, и они нагрянут в Гадью… Лучше бы выбросил! А то поиграть с огнём вздумал! Вот и доигрался… Он поделился своими соображениями с Ольгой. И зря — напугал её ещё больше.

— Тебе здесь оставаться нельзя! Пока никто не видел — надо уходить. Через час люди проснутся…

— Меня уже видели! — признался Русинов.

— Кто?!

— Виталий Раздрогин… Один мой знакомый.

— Кто это?

— Ты знаешь… Правда, его теперь зовут Сергей Викторович Доватор. Он полчаса назад со своим товарищем выехал на «жигулёнке» с вашего двора.

— Вы что, знакомы с ним?! — поразилась Ольга.

— К несчастью, — усмехнулся Русинов. — А может, и к счастью… Посмотрим.

— Сергей Викторович не выдаст! — заверила она. — Он сам — мафия. К тому же уехал! Если на «Жигулях», значит, домой.

— Выдаст, Оля, — вздохнул Русинов. — Обязательно выдаст.

— Ладно, не будем гадать! — отрезала Ольга. — Предупрежу маму, и убегаем! А «шпиона» дай мне!

Через несколько минут они уже бежали вдоль огородов.

Ольга повела его не по улице, а задами, по песчаной и какой-то очень приятной дороге. Утро занималось над посёлком, роса блестела, картошка цвела, и лес на склоне был тихий, чуть подсвеченный заревом из-за хребта. И было так хорошо бежать с ней, что близкая опасность казалась несерьёзной, какой-то игрушечной. Ему даже не хотелось спрашивать, куда они бегут, к кому, надёжно ли там, можно ли в случае чего незаметно уйти в горы. Вот бы каждое утро бегать с ней по этой чистой, приятной дороге!

В конце посёлка они перелезли через изгородь и пошли по широкому скошенному залогу вдоль картошки. У огородной калитки Ольга попросила подождать, а сама взбежала на крылечко с застеклёнными верандами по обе стороны и постучала. Дворик был чистенький, ухоженный и кругом цвели цветы на клумбах. Если точнее, двор больше походил на одну большую клумбу с узкой дорожкой к калитке.

Видимо, из-за двери спросили, кто пришёл.

— Это я, Любовь Николаевна! — отозвалась Ольга. Белая стеклянная дверь отворилась. Ольга скрылась за нею минут на пять, затем вышла из дома, взяла Русинова за руку и отвела за стену игрушечной летней кухни.

— Значит, так, — стала она инструктировать. — Ты мой жених, приехал ко мне из Москвы. Но папа против тебя, понял?

— Понял! — радостно прошептал он.

— Мы с тобой будем встречаться здесь. Она тебя много спрашивать не будет.

— А кто — она?

— Бабушка, моя пациентка, — пояснила Ольга. — Очень хороший человек. Она слепая… И сам особенно её не расспрашивай. Она не любит рассказывать. Ну всё, пошли!

Русинов наклонился и поцеловал Ольгу в щёку:

— Пошли, невеста!

— Кончай дурачиться, пошли!

Бабушка Любовь Николаевна оказалась сухой, костистой старухой, и если бы не платье с передником, Русинов бы принял её за старика — от женщины в ней уже ничего не осталось. И голос был низкий, тихий, в нём ещё до сих пор слышалась повелительность и неограниченная власть. Она была совершенно слепая, но двигалась по дому уверенно и точно. Первым делом Любовь Николаевна протянула к лицу Русинова свою кофейную от старости, дряблую руку и мгновенным беглым движением ощупала лоб, нос, щёки и бороду.

— Располагайся, — проговорила она, открывая дверь в комнату за большой русской печью. — Я самовар поставлю.

Русинов поставил у порога карабин и рюкзак, огляделся: два окна в разные стороны, белая кровать без подушек, стол и большой книжный шкаф. Видно было, что здесь давно уже не жили и ничего не трогали, а лишь делали уборку.

— Здесь меня не найдут? — спросил он шёпотом, и Ольга немо замахала на него рукой. Затем одними губами прошептала в самое ухо:

— У неё прекрасный слух. Молчи… Здесь — не найдут.

Ему стало щекотно и весело. Он притянул её к себе и зашептал:

— Но мы же — жених и невеста. Можем пошептаться?

Ольга вывернулась из его рук и, открыв дверь, показала кулак.

— Ну, я побежала, Любовь Николаевна! — сказала она уже за дверью. — Спасибо!

— Беги, беги, — прогудела старуха. — Солнце встаёт.

Пока Любовь Николаевна кочегарила самовар, Русинов осматривал своё убежище. Зимние рамы были выставлены, а обе летние открывались, и можно было при случае уйти через палисадник либо через огород в лес — всего-то метров полтораста. По обстановке в комнате он определил, что хозяйка, видимо, всю жизнь работала учительницей: книги изданий шестидесятых годов, чернильный письменный прибор из малахита, старая настольная лампа, глобус на шкафу и сам письменный стол с зелёным сукном — всё выдавало простую, бесхитростную жизнь сельской интеллигенции. А на стене висела вещь удивительная — огромная доска из берёзового капа, отшлифованная до зеркального блеска, так что вензеля, кудри и замысловатые узоры текстуры древесины, казалось, подсвечены изнутри и сияют золотисто-розовым цветом. В середине доски, в точности повторяя её овальную конфигурацию, был выжжен текст — выдержка из какого-то наставления. «Не ищите камней на дне росы и не поднимайте [оных], ибо камни [сии] легки в воде и неподъемны на поверхности [её], а [следовательно], повлекут [вас] на дно с головой… Дабы очистить росы, затворите [их], а воду пустите на нивы. И обнажатся камни и прочие [нечистые] наносы… И будет труд [ваш] тяжёл, но благодарен…»

Он прочитал ещё раз, вдумываясь в смысл и наставления и в сам факт существования его в этом доме. Наверняка доску эту хозяйке преподнесли в подарок к какому-нибудь юбилею. И если тот, кто дарил, старательно выжигал именно этот текст для Любови Николаевны — значит, верил, что символический смысл очищения рос поймут правильно. К своему стыду, Русинов не знал, что такое «росы», и мысль заплясала вокруг оросительных каналов, росы и реки Рось, хотя от наставления отдавало Востоком. Видимо, хозяйка была не такая уж и простая, если ей дарили такие вещи!

Русинов заметил, что за тонкой перегородкой на кухне всё стихло. Только самовар шумел с протяжными, булькающими вздохами. Он заглянул на кухню — Любови Николаевны не было, а вроде и дверь не хлопала… Он подошёл к окну, выходящему на веранду, и в один миг понял, что его тут не найдут никогда, потому что никогда не станут искать в этом доме. И ещё понял, почему крыльцо называют красным, — вовсе не потому, что оно красивое, парадное…

Крыльцо дома выходило на восток, на восход солнца, и Любовь Николаевна, эта совершенно слепая старуха, стояла к нему лицом и встречала первые лучи, выбивающиеся из-за хребта. Точно так, как это делал Авега…