Сергей Алексеев - Сборник Сокровища Валькирии. Компиляция. Книги 1-7

Нет, это он, Русинов, мечтал. И заставил поверить в свою мечту такого серьёзного человека, как Иван Сергеевич. А восемнадцатилетняя девочка Инга пришла сюда со своим спутником, чтобы попрощаться с детством, пришла, исполняя обет, к месту счастливого избавления. К сакральному месту, ибо здесь стоит знак жизни! И потому след от двухместной палатки напоминает брачное ложе…

Хотя рано ставить точку в этой сказке. Ведь есть ещё Данила-мастер! Завтра он придёт сюда и увидит надписи на заповедном камне…

А придёт ли? Если бы ждал этого свидания, пришёл бы уже давно и не отходил бы от этого места — сидел под камнем и сам бы обратился в камень…

Может, кто-то тут однажды уже сидел и ждал и, не дождавшись, окаменел? Отчего этот останец так похож на человека, с горечью смотрящего в землю?

Памятник обманутым надеждам…

На ночь Русинов поднялся на километр выше камня и немного в сторону, набрал валежника и распалил большой костёр. Теперь пусть видят, жаль, что не поспать возле огня…

Засаду он устроил метрах в пятидесяти, среди замшелых глыб так, чтобы видеть костёр и все подходы к нему. Люди генерала Тарасова сразу же засекут огонь внизу и не удержатся, пойдут ночью: велик соблазн взять сонного! К тому же знают, что Мамонт, голодный и измученный, возле костра уснёт крепко. Но, во всяком случае, они явятся сюда не раньше утра и сами хорошо притомятся, потеряют бдительность, уверуют в победу… К полуночи из-за гор поднялась огромная вишнёвая луна, и всё затаилось, замолкло, оцепенело. Успокоились вечно шуршащие, ползущие вниз осыпи, стихли ручьи, унялся вечерний ветер. И ни одна живая душа не смела теперь нарушить этого безмолвия. Даже птицы, поющие летом круглыми сутками, разве что меняя дневные мелодии на ночные мотивы, здесь онемели и очаровались. Длинные тени расчертили горы в косую линейку, а горы и причудливые камни сделали на них какую-то надпись…

Сначала Русинов услышал эхо за окоёмом волнистых предгорий.

— Ва! Ва! Ва!..

Словно обрывки слов какого-то разговора полушёпотом, усиленного в тысячи раз. Он огляделся, стараясь определить источник звука, замер и перестал дышать…

Под высвеченным луной и хорошо различимым заповедным камнем стояла высокая женская фигура в белых длинных одеждах. Свет, падая на них, вызывал розоватое мерцание, словно покрытые пеплом тлеющие угли. Что это было? Фантастическое видение, призрак, оптический эффект, вызванный лунным сиянием?

Повинуясь какой-то внутренней воле, он встал и медленно пошёл к каменному изваянию. Было странно, что под ногами не стучат камешки, не хрустит пересохший ягель. Вдруг снова послышалось:

— Ва… Ва… Ва…

На какой-то миг он потерял из виду мерцающую белую фигуру и, когда снова увидел, непроизвольно оцепенел: она стояла на вершине останца!

Возле уха тоненько запел комар…

Ему почудилось, что он узнаёт, кто это! Догадка была невероятной, невозможной. Он хотел позвать её по имени, но испугался, что от любого постороннего звука она может дрогнуть и сорваться вниз, ибо округлое завершение останца, напоминающее человеческую голову, позволяло сидеть на нём только птицам…

Он побежал к камню через огромное поле курумника, в лунном свете напоминающее свежевспаханную землю. Это было самоубийство — бежать по развалу глыб, подёрнутых отсыревшим в ночи лишайником, но с ним ничего не случилось, ни разу даже не поскользнулась, не подвернулась нога. Да он и не подумал, что может что-то случиться.

Возле камня он остановился и тихо позвал:

— Оля!

А её уже не было! Белёсая вершина останца отражала лишь лунный свет…

Он прочитал стихи, строчки которых мерцали на камне, как белые одежды.

Он обернулся и вздрогнул от боли: Ольга уходила по курумнику, ведомая за руку мужчиной в таких же одеждах. Он видел лишь их спины, но и этого было достаточно, чтобы понять — уходят два счастливых человека.

Сначала ему казалось, что где-то рядом горит костёр и в лицо ему летят искры. И почему-то не было ни дыма, ни тепла, напротив, становилось холоднее. Он поискал глазами, откуда несутся искры, и увидел огонь за спиной, разложенный на камнях, среди круга золы старого кострища. Он присел возле него, потянулся, чтобы согреть руки…

Огонь был холодный. Ледяные искры больно жалили лицо.

«Да это же сон! — вдруг догадался Русинов, глядя в реальный белый огонь. — Так не бывает…»

Он с трудом разлепил загноившиеся, воспалённые глаза: над горами шёл снег, ранний, самый первый, но холодный и колючий, словно глубокой зимой. Туча стояла почти над головой, и было видно, как в её дымной плоти образуются снежинки…

И вдруг, уже наяву, горизонт откликнулся женским голосом:

— Ва! Ва! Ва! Ва!..

Потом дважды, глухо и грубо, отозвался бас:

— Ва! Ва!

Совершенно было непонятно, где источники звуков. Висящая над головой туча глушила их, и только эхо внизу выдавало все шумы в горах. Было ещё темно, и догорающий костёр парил подсвеченным снизу столбом, сливающимся с тучей.

И снова взахлёб, вперемешку, многоголосо:

— Ва! Ва! Ва!..

Потом он отчётливо услышал собачий лай, причём недалеко, может быть, в километре выше — тут же его оборвало кричащее эхо. Русинов умыл лицо снегом, выбрался из-за камней на открытое место и неожиданно услышал отчётливый треск выстрелов, доносящийся из тучи. В горах была перестрелка! Преследователи не могли палить просто так, да и голоса оружия были разными. К тому же откуда-то взялась собака!

Кто это мог быть? Иван Сергеевич, несмотря ни на что, отправившийся к заветному камню в одиночку? Или же люди Тарасова на кого-то наткнулись в горах?.. Если бы Иван Сергеевич, то вчера Русинов наверняка бы услышал вертолёт. А пешком, зная прогноз погоды, зная, что перевал будет закрыт, он бы не пошёл. Да и невозможно дойти одному… Так кто же там схватился с преследователями?

— Ва! Ва! Ва!.. — долго откликалось эхо на стук. В ответ лишь один раз, гулко и грубо:

— Ва!

Бой шёл в чреве тучи, и соваться туда было бессмысленно. Через полста метров утонешь в полной темноте: не разберёшься, кто в кого стреляет. Ясно одно: бьют два или три автомата и ружьё либо карабин большого калибра. А в перерывах — злобный, остервенелый лай собаки.

Русинов всё-таки поднялся повыше, ближе к границе тучи, и встал за камень. В любом случае тот, кто вёл перестрелку с людьми Тарасова, автоматически был на стороне Русинова. Между тем стрельба скатывалась вниз, и он переместился ещё левее, чтобы преследователи вышли прямо на него. Заветный камень со знаком жизни оказался на одной линии с ним.

«Да это же Данила-мастер! — вдруг осенило его. — Кто ещё может идти сюда?!»