Сергей Алексеев - Сборник Сокровища Валькирии. Компиляция. Книги 1-7

Когда садился за рабочий стол, руки тряслись — так хотелось мир удивить, но на первой же главе случился затык. Знаю, что и о чём писать, и пишу, только герои мёртвые, и «умерший» в Таганроге государь не оживает, точнее, не воскресает в образе Фёдора Кузьмича, ибо нужен определённый путь , чтоб уйти из одной и явиться в другой жизни и в новой ипостаси.

Сколько раз начинал и бросал в печь первые главы романа, сбился со счёта, около четырёх месяцев, глядя на могилу старца, вдохновлённый и азартный, заново принимался за работу, чтобы, проснувшись наутро, полностью разочароваться. И ведь чувствовал, за существованием томского провидца кроется тайна, пока что непостижимая, не доступная, и надо бы понять это, осмыслить и успокоиться, однако взбудораженное сознание требовало словесного выражения.

И вот когда совсем отупел и уже не писал, а просто ночами метался из угла в угол, открылся люк в потолке и в проёме явилась квартирная хозяйка. Поначалу она заглядывала ко мне почти каждое утро: старая, полуразбитая машинка «Прогресс» стучала, как трактор, и хоть что ты под неё подстилай.

— Опять всю ночь чик-чик делал! — проворчала бабка то ли с цыганским, то ли восточным акцентом, хотя звали её Екатерина Адольфовна.

На сей раз она не ругалась, лишь посмотрела на меня и неожиданно спустила лестницу, чего никогда не делала.

— Ходи сюда!

Наверху я никогда не был, потому озирался с любопытством: с виду не очень-то чистоплотная хозяйка жила в ухоженном, обставленном старинной, явно купеческой мебелью, доме. Атласные чехлы на стульях, портьеры, занавески и кругом вазы, горшки и вёдра с цветами на продажу — азербайджанцы привозили. На столе дорогой самовар сиял и китайского фарфора чайная посуда замысловатой и опасной горкой составлена.

Думал, чаю попить пригласила среди ночи, а она руки о медную самоварную трубу погрела, мне на голову положила и тут же отдёрнулась.

— Холодный! Покойник держит, ай, плохо ему сделал. Не смотри на могилу, на небо смотри!

Мне показалось, она знает, о каком покойнике я думаю и на чью могилу смотрю. Не по себе стало.

— Из моего подвала неба не видать, — сказал я.

Хозяйка показала на короткий диванчик с валиками.

— Ложись спать. Утром дальше скажу.

Помню, что сел на этот диванчик, остальное вылетело из сознания. Проснулся только в полдень, и то потому, что затекла рука и скрюченные ноги, однако голова была светлая и состояние души возвышенное — давно так не спалось! Екатерина Адольфовна торговать не пошла, хотя иногда возила цветы в детской коляске, а спустилась ко мне вниз и теперь белила стены, чего за год моей жизни здесь никогда не бывало. Комната от угля и дымного выхлопа давно стояла чёрная. Я хотел помочь, однако она велела взять цветы и снести на могилку.

— Какую могилку? — спросил осторожно.

— Ай, не знаешь, на кого плиту железную положил? — по-цыгански спросила она. — Кого в гробу разбудил?… Возьми хорошие цветы, красивые возьми да к ногам брось.

Эта глазастая хозяйка всё видела и знала! В замешательстве, я выбрал четыре красных гвоздики, но потом решил, что неловко нести праху государя революционные цветы и заменил их на белые. На руинах часовни лежал снег, и я долго и тупо соображал, как определить, где тут голова и где ноги, когда неизвестно, как расположена сама могила. Пока не вспомнил, что хоронят головой на восток. Цветы я положил на снег с облегчением ушёл в свой подвал.

В тот же вечер в освежённой, побелённой комнате сел за машинку и начал «делать чик-чик». И всё пошло! Зрительно мне виделся белобородый, спокойный старец, опёршийся руками на суковатую палку, который будто нашёптывал на ухо, а я едва успевал записывать. Оказалось, раньше я не мог ответить себе, каким образом и через что прошёл добровольно оставивший трон государь, чтоб стать блаженным и ясновидящим . Ну конечно же, в Таганроге к императору явился Гой и убедил встать на иной путь. Почему именно Александр удостоился такой чести? Да потому, что его опека над духоборами была замечена. То есть, эти сектанты каким-то образом связаны с Гоями: не случайно, как символы веры, они держат хлеб и соль!

Убедил, а возможно, и убеждать не пришлось, ибо государь, испытавший всё, от отцеубийства до лавров победителя мирового значения, откровенно тосковал от рутинной дворцовой жизни, тяготился властью и не желал видеть, как братьев его, именитых князей, вступивших в заговор, будут вздёргивать на виселице. Полковник Д., бывший с ним в Таганроге, помог инсценировать смерть, а Гой увёл его через три границы, за три моря, на реку Ганга…

И уже оттуда Александр вернулся пророчествующим старцем.

Это был закономерный, логически обоснованный и достойный путь от власти земной к духовной. Не зря заплакал Николай!

Единственное, что я не мог найти в университетской научной библиотеке, это более-менее подробное описание того, что есть духоборчество и сами духоборы. Точнее, какая-то литература была, однако находилась в спецхране и без специального разрешения не выдавалась. Впрочем, и это было свидетельством некого особого отношения к сектантам, хотя советская власть должна была относиться к ним в худшем случае снисходительно, поскольку духоборы, вывезенные Львом Толстым в Канаду, поклялись вернуться в Россию, когда не будет царя. Вроде бы, попутчики большевиков, ан нет же, не вернулись, и сами большевики держали информацию о них чуть ли не в секрете.

Одним словом, для романа о ясновидящем старце (названий было аж три варианта — «Феодор Космич», «Старец Александр I», «Блаженный ясновидец»), годилось и было полезно всё, и особенно, отсутствие или умышленное утаивание всякой информации. На следующий год в конце мая я поставил точку и чтобы не искушаться, не дай Бог, не испытать разочарования, не перечитывая, спрятал рукопись в тайник под полом и уехал в Зырянское, где не был больше года.

А там бабушка заболела и лежала пластом в окружении своих митюшанских подруг. Как-то сразу померкла, ослабла, исчезли властные нотки в речи, говорила тихо, обречённо, и держалась за мою руку.

— Что же приезжать-то перестал, лешак? То каждую неделю был, то пропал, ни слуху, ни духу. Думала, уж не увижу… Или обидела чем?

— Да нет, работы было много, — залепетал я под осуждающими взгляды сиделок. — Только освободился…

— Вот врёт-то! — возмутилась баба Таня Березина. — Слыхали мы про тебя тут! В тюрьме ты сидел год, за тунеядство. Вот и освободился. А то — работы много!

Это была не деревенская выдумка или сплетня, слух оказался не беспочвенным, только меня ещё не сажали, но собирались привлечь за тунеядство. Дело в том, что я не был членом Союза Писателей, а бросил работу в газете и ушёл на «вольные хлеба», а это не понравилось одному томскому поэту по фамилии Заглавный, который и пытался отправить меня в тюрьму. Говорят, даже заявление в милицию отнёс, только там мои бывшие сослуживцы его «потеряли».