Сергей Алексеев - Сборник Сокровища Валькирии. Компиляция. Книги 1-7

Сколот слушал их голоса, мечты, истории, шутки и ориентировался по произнесенным командой или пассажирами названиям, поскольку, приподнимая край брезента, видел лишь воду, либо далекие полоски суши. Один раз только берег оказался совсем рядом, да и то в виде стены шлюза. Он отсыпа́лся за все бессонные ночи, а все остальное время готовился к штурму секретной тюрьмы в Румынии, которую еще предстояло отыскать. Правда, отвлекали и сбивали с мыслей влюбленные парочки, страдавшие от бессонницы и предчувствия скорого расставания. Незримые женщины даже плакали, мужчины клялись, и все равно становилось печально, поскольку Сколот вспоминал Роксану. Особенно когда в памяти всплывали ее полубезумные слова признаний, раскаяния, он так распалял себя, что вдруг начинал верить – она и есть Валькирия! Только утратившая память, по сути, такая же лишенка, как и он. И это он должен был узреть! Но ждал каких-то иных слов, действий и в результате оттолкнул…

Были мгновения, когда он готов был спрыгнуть с корабля и броситься на ее розыски, если что, вернуться на Мауру, дождаться там Дару Зазнобу и спросить о судьбе Роксаны. Однако в это время на почти зажившей ладони начинала кровоточить рана, оставленная зубьями золотого венца, и это неожиданно приводило в чувство. Богиня не могла опуститься до земных страстей…

Однако к вечеру лайнер почему-то не вошел в Ладожское озеро, а вновь оказался у шлюза, и в команде возник спор, откуда он взялся. Лоцман стал ругаться – де-мол, часа два назад повернули не в ту протоку, теперь надо возвращаться. Чтобы не будоражить нервных туристов, плавно развернулись и, благо были дождливые вечерние сумерки, двинулись в правильном направлении. Сколот сразу же навострил уши: случайный уход с маршрута мог означать многое и понятное только ему, однако команда успокоилась, голос лоцмана вообще пропал, а за бортом спасательной шлюпки плескался бескрайний водный простор – значит, все-таки вышли в Ладожское.

К полуночи отоспавшиеся немцы облачились в боевые туристические доспехи и организованно выдвинулись из кают на палубу – покорять Ленинград. Впереди и в самом деле светились огни города, однако прошел час, другой, а этот призрак все отодвигался вдаль, и среди пассажиров возник ропот. Многие отчаялись и ушли спать, остались самые терпеливые и любопытные, и все равно, когда рассвело, на палубах маячили только одинокие парочки.

Сколот выглянул из-под брезента и замер: давая гудки, лайнер причаливал к пирсу, а над зданием речного вокзала ясно читалось название – Череповец…

Восторг проявляли только влюбленные – круизный роман продолжался! Все остальные сначала пришли в ярость, но потом кто-то крикнул, что всё это русские шалости турагентств, оригинальный способ развлечения интуристов – менять вывески. На самом деле это Ленинград, то есть по-старому Петроград или по-новому Санкт-Петербург. По-новому-старому! Просто Россия все время вводит немцев в заблуждение – привычка такая осталась с войны. Самые смелые и сбитые с толку туристы полезли на берег, однако атака быстро захлебнулась, десант вернулся на корабль подавленным и обескураженным. Оказалось, и в самом деле Череповец, город металлургов, который находится далеко от Балтики и стоит на Рыбинском море. Команда в это время то ли попряталась, то ли бежала, то ли заговорила по-русски: по крайней мере, эстонская речь с палуб исчезла. У женщин начиналась истерика, мужчины требовали на борт консула, искали лоцмана, жаловались, что в России не подписаны реки, то есть нет указателей, грозили судом и неустойками.

Сколот единственный знал, что происходит, и еще знал, что побег не удался, ибо то же самое случалось с электричками, поездами и попутками, когда он добирался в Великий Новгород, и речной транспорт не стал исключением. Теплоход простоял в Череповце до вечера, эстонскую команду сначала допросили, каким путем они провели судно в Рыбинское водохранилище, потом сняли с рейса для дальнейшего разбирательства. Из Германии доставили самолетом свою, немецкую, однако же лоцмана взяли местного, поскольку питерский попросту сбежал. Какая-то комиссия обследовала навигационное оборудование, сделала положительное заключение, после чего судно отвалило от пристани. У Сколота снова появилась надежда, что на сей раз пунктуальные немцы непременно доведут его до Ростока. О воде и пище он не заботился, поскольку всего этого добра в спасательной шлюпке было достаточно.

На сей раз корабль пошел по Волго-Балтийскому каналу, сопровождаемый строгим надзором истомленных пассажиров, с радостью возвещавших, какой населенный пункт или географический объект пройден. Лайнер благополучно миновал Белое озеро и одноименный город на его берегах, под аплодисменты вошел в Онежское и наконец в реку Свирь. Добровольные лоцманы из числа туристов бегали по палубам с картами и вроде бы снова испытывали радость от круиза, обсуждая, сколько евро будет выплачено каждому за задержку в пути по вине эстонской команды. Погода установилась хорошая, тихая, поэтому немецкая команда повела судно не по обводному каналу Ладоги, а озером, по предполагаемой «Дороге жизни», некогда соединявшей блокадный Ленинград с большой землей – будто бы это входило в задачу круиза. И вновь загрустили и даже заплакали, предчувствуя скорую разлуку, женщины, кому посчастливилось встретить свою любовь на борту этого судна. Слезами своими они вселяли уверенность, что теперь-то уж Сколот достигнет Германии.

И тут Ладога показала свой коварный нрав: недалеко от входа в Неву начался шторм, в общем-то пустяковый для морского лайнера, но осторожные немцы все-таки вошли в обводной канал и далее двинулись по нему. А потому как время поджимало, остановку в Питере отменили и взяли курс сразу в Финский залив. Туристы посмотрели на огни города и на разведенные мосты с борта теплохода, после чего преспокойно улеглись спать. Однако ни капитан, ни команда, ни тем более добровольные лоцманы не смыкали глаз до самого утра, и поскольку в заливе тоже было неспокойно, шли вдоль берега. Сколот слышал, как проходили Сосновый Бор, Нарву, затем Кохтла-Ярве, и скоро ждали Таллин – первый настоящий европейский город за пределами бестолковой России, где даже реки напоминают неведомые марсианские каналы, текут неизвестно куда и даже имеют перекрестки, как на дорогах, – кто-то из туристов сам наблюдал подобный феномен.

Когда же к исходу дня заговорили, что на горизонте показались огни и башни столицы Эстонии, где предполагалась короткая остановка на заправку судна, Сколот высунул голову и увидел сначала Софийский собор, а затем стены новгородского детинца с башней под названием Кокуй. Должно быть, команда тоже разглядела незнакомые очертания города, застопорила ход, промаргиваясь и пережидая шок. Лайнер еще некоторое время по инерции двигался вперед, затем стал медленно сноситься течением назад. На палубах повисло пугающее безмолвие. После чего тишину прорезали истерический крик, громкий всплеск воды и голос, извещающий, что человек за бортом.