Чарльз Стросс - Небо сингулярности

– Нет!

– Да!

– Нет!

Буря вздрогнул от грохота голосов, прокатившегося по залу. Делегаты становились буйными, переполняясь сознанием собственной судьбоносности и обилием бесплатного пива и пшеничной водки. (Хоть последние два ингредиента были синтетическими, но от настоящих не отличить.)

– Товарищи! – У дверей зала нарисовался светловолосый человек с болезненно-желтоватым лицом. – Прошу внимания! Войска реакционной империалистической хунты движутся на окружение Северного Плац-парада! Свободный рынок в опасности!

– От бля! – буркнул себе под нос Маркус Вольф.

– Пойди посмотри, а? – попросил его Рубинштейн. – Возьми с собой Олега, избавь меня от него хоть на время, а я тут пока буду удерживать форт. И попытайся чем-нибудь занять Ярослава – а то он начнет жонглировать или стрелять в солдат из водяного пистолета. Не могу я ничего делать, пока он под ногами путается.

– Сделаю, шеф. А вы серьезно насчет того… ну, чтобы головы не разбивать?

– Я? – Рубинштейн пожал плечами. – По мне, так лучше без атомных бомбардировок, но не стесняйся пускать в ход все, что нам нужно для победы – только чтобы правота наша была. Если можно, конечно. Сейчас нам драка не с руки, слишком еще рано. Подержись в сторонке с недельку, и гвардия побежит, как крысы с корабля. А сейчас просто постарайся их отвлечь. Мне тут надо выдать коммюнике, которое лакеям правящего класса зальет сала за шкуру.

Вольф встал и пробрался к столу Тимошевского.

– Олег, пошли со мной. Работа есть.

Буря едва это заметил: он сидел, уткнувшись носом в руководство к текстовому процессору, который рог изобилия плюхнул ему на колени. Всю жизнь писавший только от руки или на старой верной пишущей машинке, он воспринимал этот прибор почти как изделие черной магии. Если бы еще сообразить, как заставить эту штуку подсчитывать число слов в абзаце, было бы совсем хорошо; а так, не зная объема, как сообразить, сколько свинца понадобится на заполнение колонки?

Съезд революционеров заседал в бывшей Зерновой бирже уже три дня. На крыше черными металлическими папоротниками выросли причудливые конструкции, превращающие свет солнца и атмосферные загрязнения в электричество и яркие пластиковые предметы. Годунов, которому полагалось заведовать подачей блюд, желчно бурчал насчет нехватки столовых приборов (будто настоящего революционера могут интересовать такие мелочи), пока Миша, который в прямое взаимодействие на уровне мозга ушел еще глубже, чем даже Олег, не покрутил носом и не велел этим штукам на крыше чего-нибудь такое сделать. Потом Миша побежал по каким-то делам, и никто не знал, как остановить эту ложко-вилочную фабрику. К счастью, еда тоже не думала кончаться, как и все другое, впрочем. Кажется, герцог поверил Буриному блефу, что у Демократического совета есть атомная бомба, и пока что драгуны держались подальше от желтого кирпичного сооружения в дальнем конце площади Свободы.

– Буря! Быстрее сюда! Беда у ворот!

Рубинштейн оторвался от черновика прокламации.

– Чего там? – рявкнул он. – Докладывай четко!

Товарищ (Петров, что ли?) едва сумел остановиться возле его стола.

– Солдаты! – произнес он, запыхавшись.

– Ага. – Буря встал. – Уже стреляют? Нет? Тогда я с ними буду разговаривать. – Он потянулся, разминая занемевшие мышцы, поморгал, прогоняя усталость. – Веди меня к ним.

У дверей Зерновой биржи беспокойно шевелилась небольшая толпа. Крестьянки в шалях, рабочие с металлургических заводов с дальнего конца города – простаивающих, поскольку все производство было заменены чудесными, почти органическими робокомплексами, которые все еще достраивали себя, – и даже несколько изможденных бритоголовых зеков из исправительно-трудовых лагерей, расположенных за зáмком, и вся эта толпа бурлила вокруг островка со страхом глядящих на нее солдат.

– Чего тут? – властно спросил Рубинштейн.

– Эти люди, они нам сказали…

– Пусть говорят сами за себя. – Буря показал на ближайшего к воротам. – Вот ты. Ты же не стреляешь в нас, так зачем ты сюда пришел, товарищ?

– Я? – озадаченно спросил солдат.

– А нам надоело, что аристократы нами вертят, вот зачем, – сказал его сосед – тощий как жердь, с болезненно-желтым лицом и в высокой меховой шапке, явно не являющейся частью мундира. – Блядские эти роялисты позапирались в своем замке, дуют шампанское и думают, что мы за них погибать пойдем. А здесь у вас народ вроде веселится, и это типа как конец режима, да? Ну, в смысле, у вас тут что? Настоящая свобода пришла?

– Милости просим, товарищи! – Буря раскрыл объятия навстречу солдату. – Да, это правда! С помощью наших союзников из Фестиваля тирания реакционной хунты будет свергнута навсегда! Рождается новая экономика: прибавочной стоимости больше нет, и отныне все, что однажды было произведено, может само себя повторить! Идите к нам! А еще лучше – подождите чуть-чуть и приведите своих товарищей, солдат и рабочих, в наши ряды!

На крыше Зерновой биржи прозвучал резкий взрыв – как раз на пике этой спонтанной речи. Головы повернулись туда. Что-то сломалось в ложко-вилочной фабрике, и струя разноцветных пластиковых приборов хлынула на мостовую со всех сторон здания предвестием постиндустриального общества. И рабочие, и крестьяне уставились на эту картину, разинув рты, потом бросились собирать рассыпанные в грязи яркие ложко-вилки революции. Прогремели выстрелы, и Буря Рубинштейн, лыбясь до ушей, воздел руки, принимая салют солдат гарнизона Лысого Черепа.

«Вечерняя сводка новостей. Ознакомимся с сегодняшними газетными заголовками. Продолжается кризис, вызванный вторжением на Рохард так называемого Фестиваля. Попытки дипломатического посредничества отвергнуты, и, по всей видимости, военные действия становятся неизбежными. Вести с оккупированной территории доходят с трудом, но, насколько нам известно, гарнизон под командованием герцога Политовского продолжают доблестно защищать знамя Империи. Посол Туркии господин Аль-Хак уже высказывал в нашей программе мнение своего правительства, которое согласно, что экспансионистская политика так называемого Фестиваля представляет собой такую угрозу миру Во вселенной, с которой нельзя мириться.

…Как выяснилось, женщина, приковавшая себя наручниками к ограде резиденции Императора, издавна страдает расстройствами психики, характеризуемыми как параноидальная истерия. Она требовала для женщин права голоса и права владеть имуществом. Сегодня руководство Союза матерей опровергло саму возможность какой-либо связи между Союзом и действиями нарушительницы порядка и назвало эти действия неженственными. Задержанной будет предъявлено обвинение в нарушении общественного порядка.