Владимир Михайлов - Избранные произведения. Том 4

Сначала осторожно выглянувшим из–за поворота Лезе и Хену Готу показалось, что он стоит просто так, ничего не делая. Но вот он поднял руки. Сделал несколько странных, необычных движений ими, одновременно произнося непонятные слова.

Видимо, это был какой–то не известный ни историку, ни его спутнице ритуал. Он продолжался с минуту. Под конец Миграт воздел руки к потолку и на несколько секунд застыл в этой позе. Казалось, он спросил о чем–то – или попросил чего–то, и теперь ожидает ответа.

Однако вокруг ничего не изменилось.

Слышно было, как Миграт глухо вздохнул. Опустил руки. Постоял неподвижно, склонив голову, словно набирался сил. И начал снова – уже другие движения в новых сочетаниях. Теперь он не произносил слова, но негромко пел. Мелодия казалась странной, дикой, но что–то в ней привлекало, странный, сложный ритм заставлял даже сторонних зрителей двигаться, не сходя с места, как бы извиваться, словно змея под дудочку заклинателя.

Закончился и этот ритуал. И снова – без каких–либо последствий. На этот раз во вздохе Миграта – резком, почти судорожном – ощущалось уже раздражение.

Совладав с собой, он начал еще раз – и опять по–новому. На этот раз он попытался изобразить какие–то танцевальные движения. У него это получалось плохо – и не только из–за телосложения, но, видимо, он просто не умел танцевать. Тем не менее танец, казалось, захватил его – наверное, нужная музыка звучала в нем самом, и он двигался все быстрее и быстрее, все время обращенный лицом к камню. Наконец он остановился, широко раскинув руки, тяжело, хрипло дыша.

Тогда произошло чудо. Иначе назвать это было трудно.

Нет, каменная стена не поднялась, не опустилась, не отползла в сторону и не распахнулась. Проход по–прежнему оставался закрытым. Но ниоткуда, из ничего – или из этого камня – появилась женщина.

Она была красива. От нее исходил свет. Неяркий, он не резал глаза, не растворялся в том освещении, что исходило сверху, а существовал как бы отдельно от него, изливаясь из женщины и возвращаясь в ее тело. Он пугал и привлекал одновременно, и заставлял верить, что совершится что–то небывалое – хорошее или плохое. Хен Гот непроизвольно поднес руку к глазам. Леза лишь тихо ахнула. Иначе было с Мигратом: нелепо взмахнув руками, он рухнул на каменную площадку, которой заканчивался ход, судорожно вытянулся и затих. Потерял сознание. Или, может быть, умер? Женщина не обратила на него внимания. Улыбаясь, она двинулась вперед. Шаги ее были легки и совершенно беззвучны.

Она шла прямо на историка. Хен Гот попытался посторониться, но некуда было – настолько узким стал ход перед преградой. Но женщину, казалось, не смущало, что путь закрыт. Она приблизилась к историку вплотную; он невольно вытянул руки, чтобы удержать ее от столкновения, но руки не ощутили ничего, женщина же нимало не замедлила шага и в следующее мгновение прошла сквозь человека, а вслед за ним и через стоявшую позади, прижавшись к нему, Лезу и удалилась по ходу – дошла до поворота и скрылась за ним.

Они постояли, не двигаясь, несколько минут, постепенно приходя в себя. Хен Гот повернулся лицом к Лезе, и они обнялись, крепко обхватили друг друга, словно бы находя силу и защиту один в другом. Оба дышали часто и судорожно. Хен Гот почувствовал, что все лицо и все тело его покрылось потом. Он раздвинул губы – нерешительно, словно сомневаясь, что сохранил дар речи.

– Что это было, как ты думаешь?..

– Женщина…

Бессмысленность этого ответа почему–то вдруг успокоила историка. Он сумел даже усмехнуться. Медленно разжал объятия.

– Это я заметил…

– Что же еще я могла сказать?

– Да, верно…

Способность думать и действовать возвращалась к нему. Он перевел взгляд на Миграта. Претендент лежал в той же позе, повернув голову направо, глаза его были закрыты. Он был жив: редко, но высоко поднимавшаяся грудь свидетельствовала об этом.

– Задира, – сказал Хен Гот, как будто в этом еще могли быть сомнения.

– Что мы будем с ним делать?

– Н–не знаю. Разве надо что–то делать с ним?

– Он принес нам зло. А теперь оказался в наших руках. Наверное, это не случайно – кто–то решил, что так должно случиться…

Но размышлять о материи столь неопределенной Хен Гот сейчас не мог.

– Что с ним сделать… – пробормотал он. – Нам и самим помоги, Рыба, ускользнуть. А еще с ним… Нам его даже не вытащить: узко, да и весит он наверняка больше, чем мы с тобой вместе. – Он наморщил лоб. – Хотя – можно просто убить его, а?

– Это… это страшно. – Голос Лезы дрогнул.

– Я понимаю… Мне тоже не по себе.

– Слушай, а может быть, вернемся и скажем, что он здесь. Пусть тогда они решают сами.

– Если мы вернемся, то во второй раз нам уже не удастся…

– Наверное, ты прав. Тогда уйдем поскорее.

– Да, – согласился он. – Это будет самым разумным.

Но он не тронулся с места.

– Ну, что же ты, Хен?

– Постой… Знаешь, все это очень странно. Этот ход. Преграда. За ней что–то кроется. Недаром оттуда появилось… это. – Он не решился на более точное определение, не сказал «женщина» или «призрак». – Ты помнишь? Миграт пытался открыть проход при помощи заклинаний, ведь так?

– Мне тоже так показалось.

– Но где–то, где–то… нет, у меня совершенно память отшибло… Где–то попадались мне какие–то старинные заклинания. Еще со времен доисторических… Вот только где?

– В этом архиве я ничего такого не видела.

– Нет, не в этом. Раньше. В Державном архиве? Нет, и не там. Определенно не там.

– Может быть, когда–то в детстве ты их сам придумывал? Есть такая игра…

– Да, я знаю. Но никак не в детстве. Это было недавно, совсем недавно. Что еще я читал за последнее время, кроме исторических материалов? Где еще бывал? Ах, синий осьминог…

– В библиотеке?

– В библиотеке? Гм… Нет… Но что–то в этой мысли есть. Библиотека…

– Хен! Смотри! Он пошевелился!

– Очень некстати. Библиотека…

– Потом вспомнишь! Сейчас он придет в себя. Сделай же что–нибудь!

Когда женщина произносит такие слова, трудно оставаться бездеятельным.

– Хорошо. Стой здесь!

Хен Гот решительно вступил на каменную площадку. Все тело его было напряжено – чтобы в случае малейшей опасности метнуться назад. Миграт теперь дышал громче, но сохранял неподвижность. Историк склонился над ним, потом опустился на колени. Легкими прикосновениями пальцев ощупал тело. Что–то, видимо, обнаружил: сунул руку во внутренний карман Миграта, вытащил оттуда лучевой пистолет. Миграт не пошевелился. Хен Гот направил оружие на него. Замер на секунду–другую. Медленно опустил оружие. Встал.

– Нет… не могу. Как угодно… О!

Последний звук прозвучал громко, очень громко. То был выкрик.