Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

И тотчас же около пня на экране появился, сгустившись из воздуха, третий человек. Был он в сером клетчатом пальто, какие уже лет сто как не носят в Посошанске, в серой шляпе, шею кутал клетчатым шарфом, а в руке держал зонт. Обратившись всем телом к воде, сел на пень. И едва изображение это появилось, как тут же заработали репродукторы, сообщая:

— Два неизвестных направляются к озеру. Идут быстрым шагом. Третий, откуда взялся не понятно, сидит на пне.

Впился глазами в экран Пухов, потому что и там уже в разных углах показались две сближающиеся человеческие фигурки. Они разом вышли на коричневый, с красными пятнами, закатный озерный песок и разом остановились. И тогда сидевший на пне загадочный человек подернулся дымкой, изогнулся, пошел полосами, как распадается изображение на плохом экране, и пропал. И тут же взлетели в воздух четыре росших неподалеку ольховых куста, поднялись и опрокинулись назад навзничь четыре люка, скрытых до поры дерном, а из них выпрыгнули на берег четыре человека в форменных серых, с красными кантами кителях и с пистолетами в руках. Быстро подхватили они под руки двух ошеломленных их появлением неизвестных, которые тут же перестали быть неизвестными, потому что на крупном экране увидел их Пухов. Увидел и вздрогнул: если один из них был, как и предполагал начальник милиции, Степняком, то второй оказался отнюдь не Лиманским. Это был молодой, крепкий телом, но как-то враз потерявший щеголеватость и даже трусливо побледневший Мещеряков.

— Та-ак, — произнес Пухов, и тотчас заурчали автомобильные моторы, тоненько замелькал лопастями вертолет, заскрипел песок под шинами, выдвинулись и стали съезжаться к озеру автомашины, на глазах увеличиваясь, стал опускаться, прицеливаясь, куда бы ему получше сесть, винтокрылый помощник.

— Вот все мы и сошлись. Славно получилось. Кстати и супруга ваша в добром здравии, арестована вчера в Чарджоу. Хорошие вести, а то — утонула, похоронена!.. — весело сказал Павел Илларионович, вылезая из фургона и обращаясь к Степняку, который, краснея шеей и затравленно озираясь, стоял и держал почему-то крепко руку около грудного кармана.

— Разрешите, — произнес один из сотрудников Пухова и ловко извлек из этого кармана пакет.

Он надорвал бумагу, отчего сразу стали видны углы сложенных в толстую пачку пятидесяток.

— А вы что принесли на свидание? — спросил Пухов, поворачиваясь к Мещерякову.

И тогда тот, пожав плечами, нехотя достал из-за пазухи тоже пакет, но потоньше, в котором пуховский сотрудник обнаружил завернутый в газету паспорт и еще какие-то скучные справки, выданные по месту работы завхозу городской бани.

— Обмен? Он вам — вы ему? Моя доля в деньгах — твои документы? Действительно — без них из города не уедешь. Долго же вы не могли договориться... Записки вам Лиманский добровольно писал, или вы и его чем-то запугали? Ну, молчите, молчите... Что ж, всем можно возвращаться!

Последние слова были адресованы милицейской группе. Снова вертолетный свист, заурчали по-голодному моторы, шевельнулся и стал вращаться все быстрее и быстрее винт, песчаная буря закрыла озеро, а когда она кончилась и песок осел, на берегу не осталось никого. Только черно-зеленый пень да четыре опрокинутых куста — безмолвные свидетели мастерства посошанской милиции.

— А ведь было, было у меня предчувствие, что Лиманский тут ни при чем, — говорил Степану Пухов, пока они тряслись в служебной машине по степной разбитой дороге, приближаясь к городу. — Меня насторожили его динозавры, бермудский треугольник, грузинка в Москве. И как я не сообразил? Чтобы задумать и провернуть такую операцию, как продажа домиков в Солнечной долине, нужен современный ум, изощренность, масштаб... Кстати, я запросил тему курсовой работы Мещерякова. «Лазерные принтеры» — печать с помощью лазера. Тончайшая, доложу я, вещь! Впрочем, я забыл, ведь вы — гуманитарий, для вас мои восторги — темный лес. А как вы думаете, зачем Степняку было гулять по крыше городской бани? Да еще с разводным ключом в руках.

— Должно быть, скрывался там. На чердаке. Самый надежный запор — винт с тугой гайкой.

— Именно так!

Машина перевалила через кювет, качнулась в последний раз, и гладкий синий асфальт послушно лег ей под колесо.

Поднялись дома, замелькали газетные киоски, брызнул зеленью сквер. Подъехали к музею.

МИФ (от греческого μῦθος) — древнее народное сказание о легендарных героях, богах, о происхождении явлений природы. В первобытном обществе эквивалентен науке, целостная система, описывающая мир. Из мифологии вычленились наука, искусство, литература, религия.

Подходит к концу труд, который я добровольно взвалил себе на плечи. Впрочем, это еще и не сам труд, а первая прикидка, черновик, попытка привести в порядок то, что нам известно о событиях в городах Посошанске и Паратове. Так и осталось для меня мечтой побывать в тех степных краях, увидеть солнечный багряный восход над могучей рекой, заметить, как шевелятся на другом берегу похожие на волны ковыли, как плывут по воде кровавые струи от глины, комья которой то и дело срываются с подмытых волнами круч. А вечер над асфальтовой дорогой, шоссе, стремительно, как удар топора, разрубившее степь? Серой стрелой летит оно мимо чахлых посадок, которые местные жители называют лесом, мимо подернутого зеленой ряской озерца, мимо кургана, чья черная голова висит, как голова покойника, над ночной степью. Могильный холм... Восходит луна, и в боку горы высвечивается черное устье пещеры — грабительский ход... Так далеко от меня!

Вернувшись из поездки на Север, я застал город неизменившимся. Стоял апрель. Нагретые солнцем крыши дымились. С карнизов на тротуары срывались тяжелые, как свинец, капли. Над Адмиралтейством штопором вились голуби. На набережной было много народу, оранжевые от солнца трамваи неподвижно стояли на мосту. Люди смотрели в окна — шел запорошенный снежком лед. Я сидел у окна и писал, а потом оделся и вышел на улицу. Льдины плыли, подрагивая, стояли трамваи, на площади около огромной гранитной колонны играла музыка, толпа радостно смеялась. Была весна.

Прошло несколько лет. Посошанск расстроился, сменил на улицах старый асфальт на новый, воздвиг крышу над рынком. Не узнать музея — приделано недавно к нему парадное крыльцо со столбиками, в зале появились еще две каменные бабы и еще одна картина, отражающая успехи «Степьканала».

Не узнать и сарая, что годами стоял в углу музейного двора. Давно уже нет в нем десятилетия копившейся рухляди, нет и телеги — стоит она посреди главного зала наискосок от знаменитой картины «Дочь судьи Кеведо», которая в свое время сделала Посошанск всемирно известным городом. Стоит, не вертится ни одно колесо, а табличка, повешенная на оглоблю, утверждает лишь бесспорное — «Крестьянская телега начала ХХ века». И все.