Всеволод Валюсинский - Большая Земля [Фантастический роман]

Иван Петрович уж не спрашивал, что такое «телепень». Ему было неприятно, что он прозевал зверька.

— Я, признаться, не смотрел вперед. А что она, плыла?

— Плыла. По головушке и стрелил. Если на раз не убьешь — уныряет. Все равно, что гагара.

Тут же на месте Петька острым ножом подрезал зверьку кожу кругом рта и, как чулок, выворотил мокрую шкуру.

— Пока так. А ввечеру у огня высушим и на распялку поставим.

Весь этот день был богат лесными приключениями. В этой глуши без разных случаев не пройдешь и километра. Совсем невдалеке от дороги, которую пересекал ручей, охотники, достаточно уже усталые и давно бросившие рыбную ловлю, наткнулись на небольшого медведя. Зверь стоял по брюхо в воде и что-то ковырял под камнями. Шум ручья и встречный ветерок помешали ему почуять приближение людей. Петька, конечно, первым заметил зверя. Он шел впереди и, остановившись, приложил палец к губам.

— Смотри! — прошептал он, снимая ружье.

Страх не страх, а что-то другое толкнуло доктора. Он не хотел сейчас почему-то стрелять по медведю. Он тоже снял свое ружье и переменил патроны. Но когда Петька «спустил» уже в дуло берданки какой-то чудовищный «жеребей» и приготовился стрелять, Иван Петрович громко крикнул и захлопал в ладоши.

Медведь чуть не свалился с ног от перепуга, двумя громадными прыжками вылетел из ручья, протрещал в густом ельнике и скрылся из виду.

Прошла минута молчания.

Петька со злостью хватил ружьем о землю и на него сверху швырнул свою рваную шапку. Его темные волосы узкими космами, как у индейца, рассыпались по плечам.

— Ну, мат-т-ть т-твою за ногу! Пойду я еще с тобой на охоту… Интилигенция!

Он гневно сплюнул на сторону, потом сел на землю и принялся мрачно свертывать цигарку.

Доктор смутился.

— Ты, Петр, не сердись. Пойми, какой толк нам стрелять медведя? Шкура летняя никуда не годится, мяса нам не надо. Зачем зверя зря убивать? Ну, выстрелишь… Хорошо, как попадешь куда следует. А если только ранишь?.. Уйдет, помирать сколько времени будет, мучиться… Собаки у нас нет, не найти его. А, может, и в драку кинулся бы.

— Вот это, пожалуй, правда: побоялся ты, что кинется он. Вот! В лес тебе не надо ходить. Лежи на печи, да ешь калачи. А медведь этот пойдет по деревням скотину драть. В прошлом годе в одном Нижмозере тринадцать скотин задрали звери, да в Тамице десять, да в Кянде… Одного убили, да их там, зверей, может, штук десять ходило! А ты говоришь, куды с ним…

Доктор почувствовал себя сбитым с толку. Он хотел попасть в тон лесному настроению, сохранить жизнь дикому зверю, но опять вышло что-то не то.

На каждом шагу доктор наталкивался как бы на стену. Надо больше молчать и присматриваться, а не учить. Их, жителей леса, и нечему здесь в лесу учить.

Петька быстро шагал вперед. Доктор едва поспевал за ним.

Вот и дорога. Песчаной лентой, обросшая березняком и ольшаником, вилась она в стенах матерого леса. Странно было видеть здесь телеграфные столбы с блестящими изоляторами.

Каменный век и электричество!

Путники вышли к мосту. Ручей здесь был глубок и темными струями пересекал дорогу, журча на замшелых сваях старого моста. У дороги торчал крест с кривой надписью: «На сем месте убито тело раба Божия Еремея». Путники решили сделать маленький привал.

На мосту под перилами сидели два мужика.

— Вон Коля Чабар да Степа Натура сидят, — сказал Петька, усмехаясь, — позалогуем малость, отдохнем с ними, а ночевать пойдем в смолокурку. Близко тут, почти у дороги.

— Здорово, земляки! — Петька сбросил кошель и тоже уселся на бревно. — В город?

— Эге, в город, — маленький, сутулый мужичонко с вихрастой бородкой окинул быстрым взглядом Петьку. — А ты, парень, все шляешься, не зарезали тебя по-настоящему? Ну, устосают тебя еще андозерские ребята, устосают… А ты, товарищ доктор, напрасно и лечишь его. Бе-е-едо-вый парень, всех девок…

— Мели больше! — оборвал его Петька, нахмурившись. — Дам тебе по горбу… Закуривай, что ли, чем болтать. — Он протянул мужикам кисет.

Доктор некоторое время внимательно присматривался к лицам мужиков и старался по их внешнему виду определить, который из них Коля Чабар и который — Степа Натура. Прозвища всегда даются метко и соответствуют наружности. Коля Чабар… Чабар, ну конечно, это маленький мужичок со всклокоченной бородкой, сутулый, — Чабар… А этот рыжий с бегающими глазам, несомненно, Степа Натура!

Чтобы проверить правильность своих наблюдений, доктор обратился к предполагаемому Чабару:

— А ты, Чабар, по какому делу в город?

— Я-то? — сутулый мужичок, подняв брови, взглянул на доктора. — А у нас, вишь, артель — зимой селедку ловим. Ну невода, конешно, плетем морские. Под лед невод ставится. В артели дворов двадцать собравши, так неводов этих у нас — сила. Всю зиму плели, весной дубили да смолили. И работы и денег ухлопали, стра-асть! А тут вот такое дело нехорошее получилось…

— Ворона? — быстро спросил Петька.

— Эге. Он самый. А что, видно, слыхал уже? Как раз Ворона. Не то что бы кулак, а вроде того. Сам раньше сетей много имел и на селедке здорово наживал. А только как артель почала ловить, — под гору пошел. Шибко его зло разбирало. Все сидел, молчал, будто ничего. Карахтер имел сурьезный. А вот на той неделе сетки наши чуть было по ветру не пустил! Вот какое дело. Хорошо еще — вовремя доглядели, а то бы на зиму вся артель по миру пошла. Весь бы промысел к чертовой бабушке! Затем и в город топаю. Прядена надо доставать для ремонту сеток. Заявление в Севторг от артели дадено…

— А что же сделал этот Ворона?

— Известно что! У них одна мода — огонь. В амбарушке складены были у нас невода, а чтобы не сопрели, оконца приоткрывавши. Втулки, то есть, выняты были. А сетки просмоленные, что порох, хуже карасина! Ворона и подослал к амбарушке этой со спичками паренька, вроде как глупого. И немой и глухой: и случае чего с него и взятки гладки. А только прогадал Ворона-то! Немой сунул огонь в оконце, во втулку, и — бежать. Ночью дело было. В аккурат сусед мой с озера домой шел. Увидел — горит! Ну, конешное дело, людей поднял. Кто с чем набег — потушили. И не водой, а дымом. Право слово! Дымом! Оконца, втулки то есть, позатыкивали, а невода в амбарушке втугую напиханы: смола дымит — стра-асть! Воздух-то сперли с дымом, тужно ему стало, огонь и погас, задохся вовсе. Потом — глядь! — спички под стеной. Снесли в сельсовет, разглядели: не русский коробок, норвежский. Не иначе как с судна, с моря. А на судне в то время со всей деревни только один мужик и работал. Вороны сын. Его, значит, коробок. Потом и сам признался. Вот какое дело. За пряденом, значит, и топаю в город. В Севторг, то есть…

— Ну ладно, — поднялся внезапно Натура, — сидят, сидят, да и ходят. А делов у нас в городе — в-во! Недосуг растабаривать.