Фрэнк Герберт - Машина бытия

Машина между тем продолжала его просвещать: «Любой тесный союз между высшими и низшими существами выливается во взаимную ненависть. Часто это интерпретируют как измену дружбе…»

– Где дверь? – спросил Уит. – Как я выйду отсюда?

«Ты действительно веришь в то, что Солнце – это раскаленный шар из красной меди?»

– Это глупый вопрос, – возмутился Уит.

«Ментальные события состоят из наборов физических событий…»

Уита охватил гнев. Машина просто издевалась над ним! Эх, если бы это был уязвимый человек из плоти и крови. Он тряхнул головой. Уязвимый для чего? Он почувствовал, как мысли его стали окрашиваться изнутри, и отчетливо увидел их цвет.

– Обладаешь ли ты мыслями и чувствами? – спросил Уит. – Ты мыслящее существо? Ты живая и сознающая?

«Люди часто не понимают разницу между нейронными импульсами и состоянием сознания. Большинство людей занимают низший уровень импульсных систем, не осознавая, чего они лишены, или лишь подозревая о своем потенциале…»

Уиту показалось, что он нащупал связь между своим вопросом и ответом, хотя, конечно, это могло быть всего лишь иллюзией. Он припомнил, как звучит его голос в этом кубике. Он охотится, как ветер, за тем, чего нельзя найти в этом маленьком замкнутом пространстве.

– Ты намерена заставить нас раскрыть наш потенциал? – спросил Уит.

«Каким религиозным наставлениям ты следуешь?»

Уит безнадежно вздохнул. Как только ему начинало казаться, что Машина говорит что-то дельное, она принималась болтать что-то несусветное.

«Тебе смешны идеи совести, этики и морали? Ты считаешь, что религия – это искусственный конструкт, бесполезный для существ, способных к рациональному анализу?»

Эта чертова штука просто безумна.

– Ты – устройство особого рода, – решительно, обвиняющим тоном, произнес Уит. – Зачем тебя построили? Что ты должна была делать?

«Безумие – это утрата истинной автобиографической памяти. Безумец теряет очаг накопления…»

– Ты сумасшедшая! – заорал Уит. – Ты сумасшедшая машина!

«С другой стороны, преодоление теории самости как символа означает победу над смертью…»

– Я хочу уйти, – сказал Уит. – Выпусти меня отсюда.

Он прерывисто вздохнул, ощутив сильный запах машинного масла.

«Если бы Вселенная была полностью гомогенной, то невозможно было бы отличить одну вещь от другой. Не было бы ни энергии, ни мыслей, ни символов, не было бы разницы между индивидами любого порядка. Тождественность может зайти слишком далеко…»

– Кто ты? – завопил Уит.

«Первичный Закон трактует это Бытие как оболочку мышления. Быть значит существовать, но терминами символической системы невозможно выразить реальные факты существования. Слова остаются фиксированными и неподвижными, в то время как все внешнее продолжает изменяться…»

Уит покачал головой. Он ощущал себя абсолютно беспомощным, загнанным в ловушку существом. У него не было никаких инструментов, которыми можно было бы взломать эти светящиеся стены. К тому же здесь было страшно холодно. Какой же здесь холод! Он ощутил свое полное одиночество. До его слуха не доносилось ни одного естественного звука, если не считать его собственного дыхания и стука сердца в ушах.

Оболочка мышления?

Эта Машина в один прекрасный день отняла у мира все его золото. Так, во всяком случае, говорили. Потом наступил день, когда Машина запретила людям пользоваться двигателями внутреннего сгорания и паровыми машинами. Машина ограничила переселения семей, но поощряла путешествия толп туристов. Браки можно было заключать только по указанию Машины и с ее разрешения. Некоторые утверждали, что Машина ограничила зачатия. В нескольких, чудом сохранившихся, старых книгах упоминались вещи, о которых никто ничего не знал, – видимо, Машина изъяла и их.

– Я приказываю тебе выпустить меня отсюда, – сказал Уит.

На стене не появилось ни одного слова в ответ.

– Выпусти меня, будь ты проклята!

Машина Бытия не вступала в контакт, занятая своими МВСО-функциями: мышлением, воображением, согласованием, отношением. Все эти функции не имели ничего общего с настоящим человеческим мышлением. Даже нервные импульсы насекомых больше походили на человеческое мышление, нежели МВСО-функции.

Каждая интерпретация и каждая система становятся ложными в свете более совершенной координации, и Машина изо всех сил пыталась использовать функции МВСО для познания относительной истины, обнаружения дискретного рационального обоснования и координатных зависимостей для того, чтобы аппроксимировать импульсы, которые называют обыденным опытом.

Уит – Машина отчетливо это видела – стучал кулаками в стены кабинки и истерично кричал.

Перейдя в режим времени-материи, Машина редуцировала Уита на последовательности атомов и исследовала его индивидуальное бытие в таком энергетическом выражении. Разобравшись с этим, Машина воссоздала Уита в виде текучей последовательности моментов сознания и интегрировала этот поток в свою собственную систему импульсов.

«Все вечные законы прошлого, которые на поверку оказались преходящими и ограниченными, побуждали мыслителей к осторожности, – думали Машина-плюс-Уит. – То, чем мы были, производит то, чем мы, как нам представляется, являемся…»

Эта мысль имела и положительный аспект, в котором Машина-плюс-Уит видели глубокое противоречие. Такой стиль мышления, как казалось Машине, обладал обманчивой ясностью. Жесткие ограничения придавали иллюзии отчетливость. Это было похоже на игру теней, по поведению которых пытаются судить обо всех измерениях реальной человеческой жизни. Эмоции утрачены. Человеческие жесты сведены к карикатуре. Потеряно все, кроме иллюзии. Наблюдатель, очарованный ясностью представлений о жизни, забывает о том, что было у нее отнято.

Впервые за много столетий своего существования Машина Бытия испытала эмоцию.

Она почувствовала свое одиночество.

Уит остался внутри Машины, одна относительная система столкнулась с другой, поделив между собой эмоцию. Когда он задумался о своих ощущениях, он решил, что его посетил какой-то ложный образ. Он видел все внешнее как фальшивую интерпретацию внутреннего опыта. Он и Машина познали свойство бытия/небытия.

Поняв, насколько двояко это отражение реальности, Машина восстановила телесную форму Уита, немного изменив конструкцию согласно своим инженерным принципам; внешность Уита осталась приблизительно такой же, какой она была до этого.

Уит, шатаясь, шел по длинному коридору. У него было такое ощущение, что он прожил великое множество жизней. Внутри него тикали какие-то странные, необычные часы. Чирик – прошел день. Чирик – прошло столетие. У Уита нестерпимо болел желудок. Наталкиваясь на стены бесконечно длинного коридора, он долго шел, пока наконец не вывалился на площадь, залитую солнцем.