Игорь Ткаченко - Пасьянс гиперборейцев

Дозорные приволокли к костру дряхлого старика с всклокоченными седыми волосами и в заляпанной грязью изодранной одежде. Голосом, какой мог бы быть у расщепленного морозом пня, старик требовал разговора с вождем.

— Хорошо у костра такой ночью, как эта, — проскрипел старик, когда дозорные, по знаку вождя, ворча, отошли в сторону. Он поворошил угли концом своего длинного посоха, протянул к огню костлявые руки и зябко поежился, сразу став похожим на большую мокрую птицу. — Еще бы миску горячей похлебки и кусок лепешки… Прикажи, вождь, не жалей. Зачем обреченным пища? И старому Данда не надо, всего-то миску похлебки и кусок лепешки.

А, вождь?

В другое время после таких слов наглец уже корчился бы с перебитым хребтом, но сейчас Гунайх лишь спросил:

— Кто ты, откуда и зачем пришел?

— Тот, кого отовсюду гонят, может рассказывать долго, а у тебя нет времени слушать, скоро рассвет. Я пришел, чтобы помочь тебе… Кто бы мог подумать, что старый Данда будет предлагать помощь могучему Гунайху! — старик засмеялся, будто горсть зерна бросили в пустой котел. — Они начнут с восходом солнца, ты это знаешь, вождь. Их много, очень много, это ты тоже знаешь. Против тебя объединились все соседние кланы. Сильные всегда готовы объединится против слабого. Потом они будут грызть друг другу глотки за твою землю и скот, но это будет потом. Пройдет совсем немного времени, и слабый снова будет гоним, а сильный снова будет его преследовать. Пройдет совсем немного времени, и люди забудут, что земля эта принадлежала могучему Гунайху, забудут имя твое и подвиги, мужчины клана погибнут в бою или сгорят в жертвенных кострах, а женщины найдут утешение в чужих шатрах. Ты все это знаешь, вождь.

— Зачем ты мне это говоришь? — глухо произнес Гунайх. Страшная усталость навалилась вдруг на него, согнула плечи, придавила к земле, не было сил поднять руку, будто жилы подрезали, и хотелось лишь одного — чтобы скорее наступило последнее утро, и сбылось, наконец, то, о чем все знали.

Гауранга вдруг коротко вскрикнул во сне, от крика своего проснулся и в испуге уставился на возникшее перед ним по ту сторону костра темное, будто высеченное из коры неумелым мастером лицо старика.

— Кто это? — прошептал он.

— Не бойся, он сейчас уйдет. Я дам тебе похлебки и лепешку, — сказал вождь, обращаясь к старику. — Дам столько лепешек, сколько ты сможешь унести. Забирай и уходи. Ты прав, обреченным не нужна пища. Уходи. Ну!

Но Данда не собирался уходить. Не за тем он пришел.

— Я пришел вовремя, — как ни в чем не бывало проскрипел он, поглаживая посох. — Старый Данда знает, когда нужно приходить! Долго я ждал этого дня. Ты слушал и не слышал, вождь. Я пришел помочь тебе и… спасти. И его тоже спасти, — он кивнул на мальчика, тот напрягся и прильнул к отцу. — Я скажу тебе то, чего никому не говорил, потому что никто бы не поверил. Слушай вождь: есть другие земли! Я поведу тебя туда…

Старик говорил невероятное.

Другие земли. О которых никто ничего не знает. Земли, которые лежат там, где море сливается с небом.

Но там не может быть никаких земель! Все знают, есть только одна земля, зачем богам создавать другие?

Старик говорил невероятное.

Поверить ему мог только приговоренный к смерти.

Гунайх поверил. Сомнения и усталость покинули его.

Раненым, которые не могли двигаться сами, дали легкую смерть. Лошадей и скот прирезали. Повозки и шатры изрубили в щепу. Шли ночь, весь следующий день и еще ночь. Оступившиеся тонули в трясине без крика.

Гауранга, словно привязанный, все время был рядом со стариком, и тот что-то вполголоса рассказывал ему. Глаза мальчика сияли, и Гунайху впервые довелось услышать, как он смеется. Юность всегда больше склонна верить сказкам о будущем, чем правде о прошлом.

Тайными тропами через болото хромой Данда вывел клан к побережью. В защищенной от ветра бухте в ожидании добычи покачивались на мелкой волне корабли торговцев-стервятников.

Торговцев и немногочисленную конную охрану вырезали без пощады, в живых оставили только кормчих. Погрузились на семь кораблей. Остальные сожгли.

Потянулись долгие, холодные, в лихорадочном бреду неотличимые один от другого дни плавания к земле, о которой никто ничего не знал, которой просто не могло быть, потому что нет другой земли, кроме той, что оставили беглецы.

— Какой ты хочешь награды? — уже на корабле спросил Гунайх старика.

— Я скажу, когда мы достигнем земли, — ответил Данда.

Кто ты и откуда пришел?

— Он просто Путник, — ответил, переглянувшись со стариком, Гауранга.

Солнце высоко, зыбкое марево дрожало над песком, по которому все так же размеренно, не выпуская из рук оружия, шагал Гунайх. Вытекла из щелей и пузырилась смола на палубе, изнемогали от зноя и изнуряющей неизвестности люди. Покрылась бисеринками пота и подрагивала рука воина, с обнаженным мечом стоявшего подле старого Данда.

— Как долго! Почему они не возвращаются? — теребил старика потерявший терпение Гауранга. — Они вернуться? Ты же обещал, что там не будет никого… А если…

Старик не отвечал, он неотрывно глядел поверх борта на далекие заснеженные вершины гор и не замечал, казались, ни опасной близости смертоносной стали, ни жары, ни тормошащего его мальчика. Губы его беззвучно шевелились, но никто, даже Гауранга, не смог бы разобрать слетающих с них слов.

— Данда! Ну, Данда же! Чего ты молчишь? А вдруг там люди?..

— Помоги мне, — старик ухватился одной рукой за Гауранга, другой за посох, встал на ноги и проскрипел: — Они возвращаются.

В самом деле, со стороны леса послышался какой-то шум, треск сучьев под беспечной ногой, голоса, и, наконец, показались посланные на разведку воины. Четверо сгибались под тяжестью огромного оленя, остальные были увешаны тушками битой птицы. Чуть позже подошли два других отряда. В шлемах воины несли неведомые сочные плоды и ягоды, серебряной чешуей сверкали связки рыбин, кожаные фляги были наполнены чистейшей родниковой водой.

Перебивая друг друга, все говорили одно и то же: никаких следов человека, звери и птицы не пуганы, ручьи полны рыбы, а в двух полетах стрелы, за холмами, есть долина, будто созданная для поселения.

Не дожидаясь сигнала, корабли один за другим ткнулись в берег, ликующая толпа перехлестнула через борта, оружие и тяжелые доспехи полетели в одну кучу, и недавние беглецы, почувствовав, наконец, долгожданную свободу и безопасность, превратились на время в детей. Разведчиков снова и снова заставляли рассказывать об увиденном, и каждая новая подробность встречалась восторженным ревом. Истосковавшиеся по земле ребятишки, забыв про голод, устроили на песке веселую возню, женщины не вытирали светлых слез, а воины со всего размаха хлопали друг друга по спинам, сцепив руки и образовав круг, в центре которого был вождь, пустились в пляс, как во время большого праздника, хором взревывая: