Владимир Мясоедов - Подопытные не с тех планет ( Проект Бродяги) [СИ]

— Проявляйся уже, — всхлипнув в очередной раз, попросил киборг.

Я от удивления чуть с потолка не грохнулся. Но не отозвался.

— Я тебя вижу, — продолжил наш гениальный железный мозг, — точнее не я, а пушистые. Они весь потолок воспринимают как нечто далекое, но вкусное, кроме ползающей шестирукой блямбы.

— Блин, когда ж они наедятся! — вздохнул я и отменил невидимость.

— Да сытые они, но рефлексы, сам понимаешь.

— Ясно. Так чего ты так психанул? У рогатого шок — он не знал что ты хныкать умеешь. У девчонки, кстати, тоже. Обиженно хлопать глазками и хлюпать носом — ее прерогатива, которую ты нагло присвоил себе.

— Я психанул? Это вы психанули.

Я промолчал и припомнил сцену в кают-компании. Тогда припертый градом аргументов и раздираемый спорщиками буквально на части Ген повел себя совершенно нетипично. Он разрыдался. Я подумал что брежу, но глаза не лгали. У нашего в прямом смысле слова "железного" капитана случилась истерика.

— Я и правда так жалко выглядел?

— Ну как тебе сказать…да. Так что случилось? Ни в жизнь не поверю, что из-за недоработанного плана кто-то может устроить такое. Тем более ты. Я бы уж скорее ожидал ментального удара или попытки отстоять свою правоту с кулаками.

— Ты знаешь, — постепенно успокаиваясь произнес киборг, — я ведь берсерк. Ты в курсе кто это такие?

— Э…что-то слышал. Какие-то чудики, что отвар из мухоморов пили и с этого крутость обретали. Ты что, ширнулся чем-нибудь, но пробило не на хи-хи а на хнык-хнык?

— Балда. На это тело наркотики не действуют. Да и на твое, кстати, тоже. Берсеркеры это, если по-простому, каста воинов-шизофреников. У нас крыша по-определению не в порядке. Заводимся кто от вида крови, кто просто от внутреннего настроя. А вы мне тут такой настрой обеспечили, так пропесочили…Полчаса хоровой ругани и все на меня! Обычно, правда, я взрываюсь агрессией, но вы же были свои! Берсеркер вас трогать не стал, он…он расстроился. И это хорошо. Если бы разозлился. Ты бы мог выжить. Но и все.

Говорит о себе в третьем лице. Раздвоение личности. Или, если вспомнить про заблокированный процессор в животе, растроение. Да уж, а я себя еще монстром считал.

Я помолчал, погладил хомяка. Жесткий, зараза, щеток бы с него наделать.

— Иди, успокой Аошину и Ментана, я в норме. Да и над планом подумайте, согласуйте. Все же в основных чертах он неплох, а детали…а детали наверно лучше обсуждать без меня.

— Да ладно, не такой уж он был и бредовый.

— И это мне говорит человек, самостоятельно вылезший на гладиаторскую Арену? Все, больше его можно не критиковать.

— Эй, риск был минимален, — оскорбился я, — я не камикадзе!

— Да, — признал псион, — ты не твой корабль.

— Ровнее шей, ровнее, нам надо создать достоверность того что в мою лысую черепушку вмонтирован по-настоящему хороший имплантат. А кто поверит, что аристократу голову зашивали косыми стежками?

— Следу любые рассосутся к утру завтрашнему, так о чем же сожалеешь ты?

Ощущаю некромантом себя, причем некромантом давно и прочно лишившимся разума. Вшиваю амулеты и артефакты я в плоть живую, красной кровью истекающую, да еще с ней и спорю. Ну не могу признать я Гена в том куске мяса, что лежит сейчас на постаменте в отсеке больничном.

— Так хватит комментировать мне под руку. Раз уж взялись ассестировать, то не мешайте.

Целитель Сол все же мастер своего дела. Сосредоточен только на работе своей и на комментарии пациента и ассистентов самозваных не отвлекается. Это была первая его фраза с начала операции. И, думаю, она и будет последней.

— Могу я побурчать? Мне, между прочим, почти трепанацию без наркоза проводят.

Провели уже. Нашили на череп металлический сеть тонкую из металла заговоренного здешними умельцами, а затем прикрыли все это пластами кожи со спины снятой. И все для того чтобы имитировать вшитый в мозг артефакт под названием богохульственным. Название названием, однако настоящий такой предмет даст защиту разума почти стопроцентную, желал бы я себе такую. Воистину все ближе и ближе мне путь чернокнижника, уже задумываться стал о улучшении тела своего богом данного при помощи творений рук обычных смертных.

— Ментан, это он намекает, чтобы ты его стукнул по голове. Тогда он вырубиться и мы сможем доделать работу в тихой и спокойной обстановке.

Что вообще во имя Всевышнего делает здесь это ходячее воплощение ехидства? Мешает работать мне, не иначе. Надо меньше грешить, надо, если начну больше, то не выживу под карами посылаемыми на мою недостойную голову.

— Будешь комментировать пойдешь со мной, халявщик многорукий. Все положили?

— Так, я сверяюсь с перечнем, а ты, рогатый, говори чего куда зашил:

— Портал одноразовый, дальность двести метров.

— Левое плечо.

— Отмычка универсальная.

— Во имя Всевышнего! Не было же такого!

— Блин, совсем ты шуток не понимаешь. Резак молекулярный для скрытного ношения. Укороченная модель, полноценная ему в бедро не поместилась.

О Всемогущий! Если я убью его ты ведь меня оправдаешь на последнем суде?!

— Левое бедро.

— Гранаты тяжелые, магнитные. Две штуки. Ген, если ты в результате какой-нибудь перестрелки детонируешь, шансов выжить никаких.

— От выстрела они не взрываются, а поворачивать взрыватель внутри себя я не дам. Под левую грудь вроде бы вшили?

— Истинно.

— Имплантаты рабов, десяток, производства фелов. В пространстве империи запрещены к распространению, потому как превосходят аналоги мирцех на голову. Заныканы в грудной полости. Ген, ты уверен, что ты их купил? Вроде бы после их приобретения мы очень быстро улетели с планеты, а денег в кассе не убавилось. Не то чтобы мне жалко было подобную публику, но они работают?

— В партии было одиннадцать. Лишний я одел на продавца и попросил его после возвращения в контору устроить самый запоминающийся в его жизни фейерверк. Почему-то спустя полчаса взорвался один из особняков в богатой части города.

— Самый запоминающийся в том смысле, что забыть он его физически не успел?

— Ты читаешь мои мысли.

Прими о Великий те заблудшие души и направь их куда следует. И направь расследование на след, ведущий прочь от нас.

— В том месте, где джакхи обычные еду переваривают, скрыты они.

— Антиграв. Дорогая же хрень, Ген, ты ее ломать не позволяй, мы на нее одну почти полмесяца работали. А классно ты все-таки на последней тренировке летал. Пусть и низко, но вверх тормашками. Не каждый так может.

Помню. Думал умру дважды от смеха неистового. Первый раз когда полет видел. Второй — когда чародей, наконец, приземлился и помчался за Арахнидом. И как, интересно, он смог не думать о том, что изменил настройки целых полчаса?