Роберт Силверберг - Трое уцелевших. Наковальня времени. Открыть небо [сборник]

— Да, вот тогда молния в нее и ударит, она оживет и пойдет. Тогда мне понадобится новая помощь, док. Нужно будет, чтобы вы ей сделали положенные прививки и подработали кое-какие неудачно получившиеся места.

Квесада выдавил из себя подобие улыбки.

— Буду рад это сделать, Нед. Но ты же знаешь условия?

— Конечно. Когда я с ней управлюсь, ты заберешь ее. Ты думаешь, что я гнусный монополист? Услуга за услугу. Мы поделим ее. Будет составлена очередь в соответствии со сроками подачи заявок. Только вы, ребята, не должны забывать, кто ее создал. Она должна становиться моей, как только понадобится. — Тут он заметил Ханна. — А это кто?

— Это новенький, — пояснил Барретт. — Лью Ханн. Он появился сегодня днем.

— Меня зовут Нед Альтман, — вежливо произнес Альтман и учтиво поклонился. — Бывший государственный служащий. А вы очень молоды, да? У вас еще румянец на щеках. Какова ваша сексуальная ориентация, Лью?

Женская?

— Боюсь, что да, — поморщившись, произнес Ханн.

— Вот и прекрасно. Можете не опасаться. Я к вам не прикоснусь, так как занят осуществлением одного проекта и остальное меня сейчас не интересует. Но я просто хочу, чтобы вы знали: раз вы гетеро, я внесу вас в свой список. Вы молоды, и вам, наверное, гораздо нужнее, чем многим из нас. Я не забуду вас, даже несмотря на то, что вы здесь новичок, Лью.

— Это… так любезно с вашей стороны, — пролепетал Ханн.

Альтман вновь опустился на колени, нежно провел ладонями по извилинам грубо вылепленной фигуры, задержался на тонких конических грудях, придавая им форму, пытаясь сделать более гладкими, будто ласкал трепещущую плоть настоящей женщины.

Квесада кашлянул.

— Я думаю, тебе сейчас хорошо бы было немного отдохнуть, Нед. Может быть, завтра будет молния.

— Будем надеяться.

— А теперь поднимайся.

Альтман не сопротивлялся. Док провел его внутрь хижины и уложил на койку. Барретт и Ханн, оставшись снаружи, осматривали творения его рук.

Ханн указал на центр фигуры.

— Он упустил нечто существенное, не так ли? — произнес он. — Если он намеревается предаваться любви с этой девицей, когда завершит ее создание, ему стоило бы…

— Это было здесь вчера, — сказал Барретт. — Он, должно быть, снова поменял ориентацию.

Когда Квесада с печальным лицом вышел из хижины, все трое двинулись дальше по каменистой тропе.

В этот вечер Барретт совершил неполный обход. Обычно он проходил весь путь до стоявшей у самого моря хижины Дона Латимера. Латимер, одержимый манией отыскать пси-проход во времени, через который можно было бы покинуть лагерь «Хауксбилль», тоже числился в его списке больных, нуждающихся в особом отношении. Но он уже был там сегодня, когда представлял Латимера Ханну, и посчитал, что для его больной ноги такая прогулка будет слишком тяжела.

Затем они посетили Гайларда, который обращался с молитвой к инопланетянам из другой звездной системы, чтобы они прилетели и спасли его от одиночества и страданий в лагере. Побывали у Шульца, пытавшегося пробить брешь в параллельную вселенную, где все должно было быть так, как положено в мире, достигшем подлинной утопии. Наконец, навестили Мак-Дермотта, у которого не было разработанного до мелочей психоза, требующего немалой игры воображения и концентрации ума. Мак-Дермотт просто валялся на койке и целыми днями рыдал, пока бодрствовал. После этого Барретт распрощался со своими спутниками, оставив Ханна на попечении Квесады, который и должен был проводить его до назначенной ему хижины.

— Может быть, будет лучше, если сначала мы проводим вас? — спросил Ханн, косясь на костыль Барретта.

— Нет, не надо. Не беспокойтесь. Я прекрасно себя чувствую.

Они скрылись в темноте, а Барретт присел на ближайший камень.

Вот уже добрую половину дня он наблюдает за Ханном и тем не менее сейчас знает его не лучше, чем в ту минуту, когда тот вывалился на Наковальню. Это показалось ему весьма странным. Но, может быть, Ханн приоткроется чуть больше, когда побудет здесь некоторое время и окончательно поймет, что других товарищей у него уже больше никогда не будет.

Барретт посмотрел на розовато-оранжевую Луну и засунул руку в карман, чтобы по привычке потрогать маленького трилобита, но затем вспомнил, что отдал его Ханну. Тогда он встал и заковылял к своей хижине, раздумывая о том, сколько же времени тому назад этот Ханн провел свой медовый месяц на Луне.

Прошло несколько лет довольно упорного труда, прежде чем Джиму Барретту удалось заставить Джанет приобрести надлежащий вид. Он не хотел открыто побуждать ее измениться, потому что был совершенно уверен в полном провале таких попыток. Он проделывал это, позаимствовав у Нормана Плэйеля ряд тактических приемов косвенного убеждения. И это увенчалось успехом.

Джанет в общем-то красавицей не была, но стала выглядеть вполне прилично.

Изменения оказались весьма существенными. Барретт ушел из дома и стал жить с ней, когда ему исполнилось девятнадцать лет. Ей было тогда двадцать четыре, но для него это не имело значения.

К этому времени грянула революция, и контрреволюция стала уходить в подполье.

Переворот произошел точно как намечалось, в конце 1984 года. Сбылось предсказание компьютера, запрограммированного Эдмондом Хауксбиллем, и рухнула политическая система, очень грустно отпраздновавшая свое двухсотлетие всего лишь восемью годами раньше. Система просто перестала работать, и образовавшийся вакуум заполнили, как и ожидалось, те, кто давно уже потерял веру в демократию. Конституция 1985 года была явно временным документом, только чтобы создать переходное правительство, которое должно было обеспечить восстановление гражданских свобод в Соединенных Штатах. Однако временные конституции и переходные правительства никогда не отмирают сами собой, когда наступает их срок.

В создавшейся новой ситуации большинство правительственных функций осуществлял Совет Синдикалистов, возглавляемый канцлером. Когда-то такие названия звучали странно в стране, привыкшей к президентам, сенаторам, государственным секретарям и тому подобному. Казалось, эти должности были вечными и неизменными — и вдруг их не стало, а вместо них появились совершенно новые. Перемена была наиболее явной в наивысших сферах. Органы бюрократии и государственные учреждения продолжали действовать почти так же, как и раньше, да другого не могло и быть, если государство хотело избежать полного краха.

Новые правители были весьма странными. Их нельзя было назвать ни консерваторами, ни либералами в том понимании, которое было характерно для большей части двадцатого века. Они исповедовали философию активного правительства, с упором на общественные работы и централизованное правление, и потому их можно было считать марксистами или, по крайней мере, либералами нового толка. Но они были убеждены также в необходимости подавлять разногласия в угоду социальной гармонии, что не вязалось с идеологией либералов, а марксистами они не были, так как большинство из них сами были настоящими капиталистами, настаивавшими на господстве частного сектора в экономике и затратившими массу энергии на восстановление делового климата прежней эпохи. Во внешней политике они были оголтелыми реакционерами, сторонниками изоляционистской политики и патологического антикоммунизма. Это была, мягко говоря, в высшей степени эклектичная идеология.