Сергей Григоров - Очарование Ремиты [СИ]

После ухода Хранителя крови Олмир некоторое время посидел в тиши кабинета, погруженный в тяжкие размышления. Прежнее, казавшееся незыблемым и единственно разумным устройство их общества превратилось в его глазах в карточный домик. Договорились какие-то дяди и тети между собой и принялись слепо следовать придуманным правилам. Примерно так же, как если б нарисовали на дороге одну белую линию и условились ходить только по ней. А кто случайно отступится, тот должен броситься в пропасть. Неужели прав Кокроша, и все люди всю свою жизнь только то и делают, что играют? С одной небольшой разницей: ребенок играет «на интерес» или чтобы скоротать время, а взрослые ставят на кон судьбу и жизнь — свою и многих-многих родных и близких им людей.

А потом Олмир вспомнил про показанный Эсом Мерлиным мультфильм. И размышлял о его тайном смысле, пока не уснул.

В странном помещении, стены которого скрадывал горизонт, потолок давил на голову, а на полу толстым слоем лежал скрипучий красный песок, сидел на корточках Леон Октябрьский, склонившийся над каким-то бочонком. Олмир подошел и спросил, что происходит. «Я играю, — ответил Леон и зажег бикфордов шнур, — мне интересно, успею ли добежать до укрытия, прежде чем эта штука взорвется. Бежим!» Олмир понял, что сейчас будет взрыв, и надо изо всех сил убегать от бочки, к днищу которой неумолимо подкрадывался огонь. И он бросился прочь, чувствуя, что уже не успевает спрятаться. Песок противно скрипел под ногами. Сзади блеснуло, затем в спину ударил нестерпимый жар. Леон, бегущий чуть впереди, упал и покатился колобком. Горячий воздух, режущий крупинками песка как наждаком, подхватил Олмира, понес… и он проснулся.

Надо же, сны какие дурацкие! Откинув одеяло, он потянулся, собираясь с мыслями.

Пока еще неосознанно пользовался он медленно раскрывающейся способностью предвидения будущего. Он знал, что уже можно не опасаться избрания герцога Кунтуэского королем. Соотношение сил в Коронном Совете сегодня изменится: Дом Павлина потеряет, а Дом Медведя приобретет в нем сторонника. Через несколько часов будет избран новый председатель профсоюза творческих работников, до этого много лет просидевший в безликих заместителях барона Кима, но имеющий одно полезное качество — быть старинным товарищем Бориса Краева и верным вассалом герцога Сеонского.

В достоверности этого знания Олмир не сомневался. Внутренним зрением он увидел, как барон Ким, проснувшись в холодном поту, смотрит утренние выпуски новостей. Сгорая от стыда, узнает себя в луже экскрементов митов, слышит свои вчерашние крики. И понимает, что с этого момента что бы он ни делал, с кем бы ни говорил, все окружающие, с трудом сдерживая снисходительную улыбку, будут вспоминать его стоящим в этой луже.

Не в силах перенести открывающийся кошмар, барон бросится в фехтовальный зал, чтобы зарезать себя, как барана. Но там его подкараулит жена, верная боевая подруга, его настоящая «половинка», ибо после двадцати лет счастливого брака они бесповоротно превратились в единое целое. Совершать самоубийство на ее глазах покажется барону совершенно невозможным, тем более что она на коленях будет умолять его подать в отставку и уехать куда-нибудь далеко-далеко, вычеркнуть из памяти прошлую жизнь. И барон последует ее мольбам.

Олмир увидел также, как занервничал граф Бюлов: по представлениям Предводителя Дворянского Собрания, подобный позор хуже любой, самой мучительной смерти. Увидел, как граф Мирков, отец пропавшей Вари, в задумчивости склонил быстро седеющую голову. А Виктор Луонский с перекошенным от бессильного гнева лицом с такой силой ударил по столу, что сломал ноготь на большом пальце. Лишь Александр Кунтуэский, выпучив рыбьи свои глаза, не выказал никаких чувств.

А ведь сон-то послал напоминание: не опоздай!

Вскочив с кровати, Олмир забегал по безбрежной спальне. Приняв решение, метнулся в кабинет. Созвонился с дежурным по дворцу и приказал передать Кокроше, что сегодня у него нет времени для утренней зарядки. Да и вообще в ближайший час пусть его никто не тревожит: он будет «работать с документами». После этого, наскоро одевшись, закрыл изнутри все двери, ведущие в личные королевские покои, отодвинул заднюю стенку одного из шкафов в гардеробной и по потайному ходу спустился этажом ниже. Так он оказался в секретной комнате, принадлежащей Тайной службе. Шерлок не заставил себя ждать, почти сразу оказавшись там же.

— Как вы почувствовали, что я хочу с вами встретиться? — удивился Олмир. — Я полагал, что у меня будет время подумать до вашего прихода.

— Разве Вы, мой герцог, не догадались еще, что все помещения дворца, кроме Ваших личных покоев и комнат королевы, находятся под наблюдением? Везде установлены телекамеры и микрофоны.

— Если откровенно, я как-то не думал о такой возможности.

— Это не возможность, а реальность.

— Но дворец же очень большой. Сколько надо людей, чтобы просматривать записи…

— Отбор информации осуществляется автоматически.

— Так, погодите. Ваши камеры стоят везде? В туалетах, в душевых, в спальнях? — Олмир почувствовал себя крайне неуютно. Словно он муха под стеклянным колпаком: кто-то может видеть каждый взмах крылышек. Его личная жизнь — это одно, скрывать ему особо нечего, но у взрослых столько своих тайн!

— Вся первичная информация обрабатывается компьютерами. Мои агенты могут увидеть только то, что действительно вызывает определенные подозрения в плане государственной безопасности. Они дали клятвенное обещание в том, что все ставшие известными им сведения умрут вместе с ними. Вы, мой герцог, обещали выкроить время, чтобы ознакомиться с организацией моей службы…

Уместное напоминание насчет времени.

— Я обязательно сделаю это, как только завершу все неотложные дела, так как понял, что есть в чем разбираться. Но сейчас займемся другим. Я хочу привлечь вас к поискам пропавших обитателей школы.

— Не уверен, смогу ли оказаться действительно полезным, в моей ли это компетенции.

— Наверняка в их исчезновении замешаны противостоящие нам спецслужбы. Поэтому это напрямую касается вас как контрразведки.

— Слушаю, мой герцог.

— Будем исходить из того, что все пропавшие живы и удерживаются в плену одним Большим Домом. Наверняка в этом каким-то образом участвуют герцог Кунтуэский и регент Цезийский. Возможно, и Шойский с ними. Участие Луонского крайне маловероятно. Все пленники — за исключением, конечно, Георгия Цезийского, до сих пор скорее всего спящего в негэнтропийной капсуле, — находятся в сознательном состоянии. Вероятно, они заперты в каком-то помещении, почти не имеющем связи с окружающим миром. Тем не менее им удалось послать тайную весточку о себе.