Майкл Муркок - Кочевники времени [Роман в трех частях]

Пильняк знал Екатеринослав довольно хорошо. Он стоял рядом со мной и называл улицы и площади. В отдалении от города, между разрушенными крестьянскими домами и растоптанными полями, мы увидели главный лагерь казаков; беспорядочно поставленные палатки всех видов и размеров и временные хижины, многие из железнодорожных вагонов, поскольку главная железнодорожная ветка на Екатеринослав была захвачена.

— Вот они, — взволнованно сказал Пильняк. — Орды вольных казаков. Впечатляет, это вы должны признать уже сейчас. — Он поднес бинокль к глазам. — Большая часть их артиллерии находится вниз по течению Днепра у места дислокации их броненосцев. При последней атаке они применяли кавалерию. Там, внизу, должно быть около десяти тысяч лошадей.

— Что их кавалерия против воздушных кораблей? — возразил я. — По мне так, они — довольно недисциплинированный сброд.

— Подождите, пока не увидите их в бою. Тогда вы узнаете, что такое кавалерийская атака.

На самом деле мне было изумительно приятно услышать, как кто-то ведет подобные речи. В последний раз я слышал разговоры о кавалерийских атаках в хаосе моего прежнего времени, в 1902 году.

— Вы говорите так, точно держите их сторону, — сказал я.

Он замолчал, опустил бинокль и заметил очень серьезно:

— Все свободное, что только есть в русской душе, представлено казаками. Вся наша тоска по воле отражается в их образе жизни. Они жестоки, часто безграмотны и по петербургским масштабам необразованны, но они… они — казаки. Центральному правительству никогда не удавалось ввести здесь воинскую повинность. Они вызываются добровольцами, когда наступает их время. Но они хотят показать, что принимают свои решения самостоятельно и вовсе не обязаны подчиняться Петербургу.

— Этот мятеж, следовательно, вызвала воинская повинность? — Об этом я ничего не слышал в Одессе.

— Одна из причин. Их множество. Казаки традиционно пользуются определенной автономией. Пытаясь подчинить их себе, цари лишь вызывали их ярость. Они образуют большие сообщества, называют их ордами. Они избирают себе предводителей и крайне чувствительны в подобных вопросах, мистер Бастэйбл.

— Несомненно, — сказал я. — У вас, следовательно, такое чувство, будто при подавлении этого восстания вы в известной степени уничтожаете ваше собственное представление о свободе и романтике?

— Вот именно, — ответил Пильняк. Он пожал плечами. — Но мы должны выполнять приказ, как вы считаете?

Я вздохнул. В этом моральном конфликте я ему не завидовал.

Между тем, казаки выследили корабль. С земли они открыли артиллерийский огонь и дали несколько ружейных выстрелов, но по счастью зенитных пушек у них было мало или вообще не было. Бедолаги превратились в настоящую мишень для наших бомб.

Корабль медленно развернулся в сторону аэропарка, расположенного на юге города. Здесь мы должны были встретиться с другими кораблями добровольческого флота.

Пильняк продолжал смотреть в бинокль.

— Похоже, их до сих пор еще нет, — сказал он. — Казаки знают, что теперь у них осталось очень мало времени.

— Они попытаются взять город кавалерийской атакой?

— Если им это удастся, то это будет уже не в первый раз. Кроме того, у них еще изрядно огневых точек для прикрытия и несколько броненосцев.

— Кто защищает Екатеринослав?

— Насколько мне известно, несколько дней назад мы послали туда пехоту, подкрепив ее, как вы сами видели, артиллерией. Правительство отправило туда солдат только для того, чтобы они продержались до нашего прибытия. Если я не заблуждаюсь.

Теперь уже показался и сам аэропарк. У мачты лежали почти полдюжины крупных кораблей.

— Это транспорты, — пояснил Пильняк и указал на самый большой корабль. — Судя по тому, как они висят, я бы предположил, что большинство парней все еще находятся на борту.

Он не успел договорить, как за нашими спинами появился капитан. Он поздравил нас.

— Господа, по беспроволочному телеграфу только что получен приказ.

Мы обступили его. Едва сдерживая волнение, он вытер лоб большим коричневым платком.

— Мы и еще три корабля, ведущий «Афанасий Турчанинов», должны сбросить бомбы на лагерь мятежников до того, как они смогут вывести лошадей. — Ему стало откровенно дурно от собственного разъяснения. Что бы ни творили казаки, как бы ни были они жестоки, какими бы безумными ни казались их заблуждения, подобной смерти они не заслужили.

Этот приказ на всей рулевой палубе встретило гробовое молчание.

Капитан откашлялся:

— Господа, мы находимся в состоянии войны. Мятежники — такие же враги России, как японцы. Можно даже сказать, они еще хуже, потому что они предатели, которые в час горькой нужды обратили оружие против любезного Отечества.

Он говорил без всякого убеждения. Если бы речь шла о японцах, тогда многое было бы нам безразлично; но то, что мы намеревались сделать с казаками, в любом случае было отвратительно, нечестно. Судьба снова заманила меня в ловушку морального выбора, где я не имел ни малейшей свободы.

Один из моих коллег-офицеров мрачно выглянул в иллюминатор и пробурчал что-то невнятное. Пильняк отдал честь капитану Леонову.

— Мы должны сбросить бомбы прямо на казаков, ваше высокоблагородие?

— Таков приказ.

— Мы не могли бы просто подвергнуть бомбардировке местность вокруг лагеря? — спросил другой молодой офицер. — Чтобы припугнуть их.

— Это не отвечает существу нашего приказа, Костомаров.

— Но, ваше высокоблагородие, мы все воздухоплаватели. Мы…

— Мы — слуги Отечества, — отрезал капитан, — и Отечество требует, чтобы мы подвергли казаков бомбардировке. — Он повернулся к нам спиной. — Высота шестьдесят метров, штурман!

— Есть шестьдесят метров, ваше высокоблагородие.

Ропот прекратился, когда капитан резко обернулся и гневно уставился на нас:

— По местам, господа!

Мы угрюмо делали то, что нам приказали. От мачт, лежавших под нами, поднялись еще три корабля. Два заняли позиции справа и слева от нас, ведущий — впереди. Над всей операцией тяжким грузом повисла похоронная атмосфера. Капитан отдавал приказы негромким бесцветным голосом.

Рация начала жужжать. Радист надел наушники.

— Флагман, ваше высокоблагородие, — доложил он. Капитан подошел к прибору и стал слушать. Один-два раза он кивнул и передал штурману новые приказы. Он выглядел почти веселым.

— Господа, — сказал он, — казаки уже перешли в наступление. Наша задача теперь состоит в том, чтобы разделить их.

Эта задача едва ли воодушевила нас; но все, что угодно, казалось нам лучше бомбежки лагеря. По крайней мере, цель наша была теперь подвижной.