Сергей Лукьяненко - Звёзды – холодные игрушки

Выходите . За дверью тоже был парк. Но совсем другой. Вокруг статуи Наставника в Служении все казалось слишком правильным, аккуратным, выровненным, окультуренным. Прямые дорожки, невысокие, стриженные деревья. А здесь – настоящая чаща. Много реликтовых елей, с синеватыми иголками в руку длинной. Заросли можжевельника. Одна-единственная, посыпанная песком тропинка, уходящая в лес. Воздух – густой от смолистого запаха деревьев, живой.

Мне вдруг стало легко.

Я отошел от кабины, огляделся. Вдали, там, куда вела тропинка, проглядывали светлые стены зданий. Тишина, лишь легкий стрекот в кустах. То ли насекомое, то ли птица – подсознание ничего не подсказало. Из кабины пока никто не появлялся, может быть возникла заминка, может быть

– мне разрешили побыть одному.

– Здравствуйте.

Я оглянулся – из кустов проглядывала детская мордашка. Перепачканная, и любопытная.

– Привет, – сказал я. – Выбирайся.

– А вы один прибыли?

– Нет, с друзьями и Наставником.

Мальчик покосился на кабину. Решил:

– Тогда я побегу.

Пожав плечами я сказал:

– Ну, беги.

Но мальчишка медлил.

– Я занятия пропускаю! – выпалил он наконец, явно в восторге от собственной смелости.

– Молодец, – искренне похвалил я.

Кажется, он растерялся. Помедлил, потом кусты зашуршали, и между деревьями мелькнула маленькая, улепетывающая фигурка.

Да, великолепный из меня Наставник. Как из песка посох…

Ну куда же я могу деть свои примитивные, ненормальные реакции?

Сквозь пластик кабины пробился свет. Дверь открылась, вышел Пер. Пристально посмотрел на меня:

– Ты один здесь?

– Да, – не колеблясь солгал я. Так беззаботно, что Наставник, похоже, поверил.

– Узнаешь что-нибудь, Никки? Сердце отзывается?

– Нет. Но мне здесь нравится.

– И то хорошо, – вздохнул Пер. Подошел ко мне. Походка у него и так была бодрая, молодая, а сейчас – вообще стала пружинистой, энергичной, словно сосновый воздух влил в него силы. – Тебе не могло не понравится, Никки.

Из кабины вышла Катти, потом Таг, потом Ган. На их лицах появлялся такой восторг, что мне стало завидно.

– Я год здесь не была, – воскликнула Катти. – Ребята, все как раньше! Даже у стрекотунчика гнездо на прежнем месте!

Покосившись на кусты я попытался разглядеть гнездо неведомого стрекотунчика, но так ничего и не высмотрел.

– Сейчас хорошее время, – сказал Пер. – У маленьких – послеобеденный отдых. У старших – занятия или подготовка-к-труду . Никого не побеспокоим.

Мы пошли по тропинке. Я замечал, что все поглядывают на меня, словно ждут, что свершится чудо, и я воскликну «Помню! Вот дерево, на которое мы лазили в детстве! Вот куст, о который исцарапался Ган!»

Можно, в общем-то, что-то подобное сказать. Наверняка окрестности кабины служили местом детских игр, пряток, здесь сооружали тайные домики и прятали секретные записки. Мальчик, карауливший у кабины случайных гостей, был тому отличным доказательством. Но мне не хотелось лгать, даже ради удовольствия друзей.

Они и сами скажут все, что я мог бы придумать.

– Никки, ты помнишь, мы тут играли в Регрессоров! – сказал Таг. – Ты прятался в засаде, и сбил арбалетной стрелой берет с Гана! Катти потом за тобой полдня гонялась по парку!

– И догнала? – заинтересовался я.

Таг вздохнул.

– Вроде бы, да… Катти, ты ведь его догнала?

– И едва не утопила в озере, – мрачно сказала Катти. – Что на тебя тогда нашло, Ник, ты же всегда в играх был осторожным!

– У Никки от природы склонность к импульсивным поступкам, – обронил Наставник через плечо. – Я долго учился гасить эти порывы.

Они еще о чем-то болтали. Вспоминали какие-то игры, состязания, обиды и примирения, происходившие вот тут… вон там… поодаль… поблизости…

Но мне эти воспоминания не давали ничего, кроме грусти.

Детство и юность – украдены. Настоящее – сплошные загадки. Будущее

– в тумане.

Я так стремился на Родину! Я надеялся, что она вернет мне меня самого. Но чудес не бывает. И этот мир, такой добрый и благоустроенный, такой теплый и радостный – чужой для меня.

Чужой навсегда.

Деревья расступились, мы вышли к зданиям интерната.

Первым моим впечатлением был покой. Здания – очень старые, сложенные из шершавого камня, когда-то, наверное, белого, а сейчас потемневшего. Стены оплетены вьюнками, сквозь зеленые стебли, усыпанные мелкими оранжевыми цветами, проглядывают желтые, высохшие. Рядом с окнами, почти все из которых открыты нараспашку, стебли вьюнков казались какими-то подерганными, с ободранными листьями и цветами. Понятненько…

– Я любил выбираться ночью из интерната через окно? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Ган и Таг смущенно переглянулись.

– Мы все это любили, – признался Ган. – Ты вспоминаешь?

– Сомневаюсь, – сказал я.

Вдоль стен были разбиты клумбы. На них как раз возилась стайка малышей в трусиках и маечках. Выдергивали сорную траву, поливали цветы из маленьких леек. Увидев нас они прервали свою подготовку-к-труду и загалдели. В первую очередь их восторг относился к Наставнику Перу, но и нам досталась своя порция «здравствуйте!» и «вы надолго приехали?»

Пера мгновенно облепил десяток детей. Он стоял, гладя растрепанные головки, серьезно отвечая на какие-то вопросы, сам расспрашивая малышей. Это было очень трогательно. Только какой-то маленькой девочке не хватило места рядом с Наставником, и она крутилась вокруг, стараясь попасть под касание ласковых рук Пера. Потом, сообразив, что к Наставнику ей не пробиться, остановилась и обиженно, насуплено, посмотрела на нас.

Я, в общем-то, никакого значения своему поступку не придал. Просто улыбнулся малышке и погладил по голове.

Какое-то мгновение девочка недоуменно смотрела на меня. Потом прижалась к ноге, словно требуя новой ласки.

От Пера стали отлипать малыши и пробиваться ко мне.

Мы с Наставником молча смотрели друг на друга.

– Это будущий Наставник Ник, – громко сказал Пер. – А теперь – за подготовку-к-труду ! Вы же хотите, чтобы ваши Наставники гордились вами?

Мимо неохотно расходящихся детей мы прошли к входу в здание.

– Ты станешь хорошим Наставником, – тихо сказал Пер. – Не сомневаюсь, через десять-двадцать лет ты будешь в Мировом Совете. Только… не спеши.

– Я не спешу.

– Ты очень эмоционален, Никки. Ты молод и энергичен. Но тебе еще предстоит учиться.

– Я знаю.

В интернате были обычные двери, а не тепловые завесы. Все здесь дышало стариной. Толстые ковры на полу, картины на стенах – не такие эпические, как в залах Совета, а обычные красивые пейзажи. Потертые кресла в вестибюле. Неизменные экраны с терминалами. В закутке у входа, под старинным, надраенным медным колоколом, стоял маленький мальчик. Наверное, это был какой-то ритуальный пост, он даже не шелохнулся при нашем появлении, лишь едва заметно скосил глаза, стараясь разглядеть гостей.