Антон Перунов - Всадники

Во дворе к ним сразу подошел Отто Штадель своей кривоватой походкой и доложил:

— Ваша светлость, какие будут приказания?

— Мы идем в тюремный камеры для допроса, выделите сопровождение и обеспечьте охрану. Сюда, — он рукой указал на крыльцо господского дома, — выставьте кресла для меня, баронессы фон Месинг и городских старейшин.

— Все будет исполнено в точности, ваша светлость.

Граф, решительно направился в подземелье, следом за ним потянулись городской голова и советники. Замыкал шествие Витред. Спускаясь вниз по крутым ступеням, Шлоссенберг почти столкнулся с Борутом, поднимающимся наверх. Обменявшись короткими взглядами и они разошлись без слов и объяснений.

Дальнейшее не слишком запомнилось самому Людвигу. Он поочередно входил в камеры, задавал несколько банальных вопросов: «Имя, откуда родом, как давно в банде, кем был в шайке?»

Без всякого внимания выслушав ответ и дав время Витреду записать данные в протокол, он поспешно шагал к следующему узнику. Нетерпение его было очень заметно. Анна, которая и сама уже пожалела о решении принять в этом «жалком фарсе» участие видела — Людвиг тяготится всем происходящим и принятое решение его вовсе не радует, а гнетет. Но помочь ему ей и в голову не пришло, напротив, она чуть злорадно решила — вот-вот, помучайся, не так-то и просто быть государем и правителем…

Наконец, допросы были окончены и они покинули мрачное, душное подземелье.

Во дворе уже собирались все жители Чернагоры, они выглядели смущенными и неуверенными, с любопытством поглядывая на графа и представителей городского совета, которых Витред усадил на высокие стулья рядом с креслом-троном Шлоссенберга.

— Приведите обвиняемых, — отрывисто приказал граф все еще стоящему рядом сержанту.

— Слушаюсь, господин граф, — отозвался Отто и, развернувшись на каблуках, быстро зашагал в сторону темницы.

Четверо дозорных вывели пленников — со связанными руками, те смотрелись очень измученными и подавленными. Анна с удивлением смотрела, на своих недавних похитителей. Никакой ненависти к ним она почему-то сейчас не испытывала, лишь жалость, смешанную с презрением. Сами виноваты.

Она заметила, как следом за дозорными появился князь Борут, вместе с Орликом и Скворушем, сразу устремившем на нее свой взгляд. Баронесса поспешно отвернулась, понимая, что не сможет, глядя на красавца Сашко, и дальше так беззаботно играть свою роль. Лишние чувства были сейчас совершенно не уместны, и чтобы обрести прежнюю уверенность она попросила графа:

— Может, нам лучше сесть, Людвиг? Я смотрю, кресла для нас уже готовы.

— Вы правы, Анна, пойдемте!

Князь сразу отметил все, что происходило вокруг. И солдат гарнизона при оружии, и господ из городского совета, с поникшим видом, сидящих напротив, и народ, разместившийся вокруг, ожидая редкого зрелища. На несколько мгновений привлек внимание сухонький старичок из совета. Сидя с краю и чуть в стороне, он, в отличие от остальных, похоже, не унывал, поглядывал по сторонам незаметно, почти с детским любопытством, щурился на солнце, и не было в нем ни рабской покорности, ни возмущения, ни вселенской тоски. «Видимо, в совете его держат из-за заслуг каких, а не из-за реальной пользы», — подумал Адам, но в тот же миг старичок поднял на него взгляд и столько ума и иронии прочел князь в этом взгляде, что сразу понял, как ошибся на его счет. Взгляд на разбойников отвлек его от этих мыслей.

Пленников в кандалах, сковывающих руки и ноги, подвели к месту суда и оставили стоять там в окружении двух воинов охраны с саблями наголо. Страшная судьба, казалось, не слишком их занимала, выглядели они как-то вяло, словно не верили, что им предстоит.

Выбрав момент, Адам подошел к графу. Наклоняясь к сидящему Шлоссенбергу, Борут шепотом проговорил:

— Людвиг, что вы собираетесь делать с ними?

— Их вина несомненна, я сам свидетель. Наказание за разбой — только казнь. Так что…

— Уверены ли вы, граф? Возможно, стоит подержать их в темнице? Куда спешить?

— Удивляюсь вашей нерешительности князь, мне казалось, вы не склонны щадить преступников…

— Вы правы, я никогда не щадил и впредь не собираюсь щадить врагов, тем более — бандитов и людоловов, но сейчас я думаю не о своих правилах. Вы лишь первый день как заняли Черную гору, и вот так сразу — суд, казнь — мне не представляется такое решение верным.

— Князь, я ценю ваше мнение, но решение мое твердо. Да и этим толстосумам нужна хорошая встряска, пусть задумаются, как им следует вести себя. Это послужит им уроком и предупреждением — моя власть милостива, но и сурова! Вы не представляете князь, что я был вынужден слушать полчаса назад от этих «градских старцев» — головы и советников! Они слишком надменны и мнят о себе черт знает что! И не нужно больше ничего говорить, я дал слово и назад не поверну! Разбойники умрут до заката! А сейчас, позвольте князь, мне необходимо начать суд.

Адам вынужденно отступил на несколько шагов, еле сдерживая гнев, и некоторое время смотрел на графа, гася внутреннюю ярость. Мальчишка — глупец, думает, что если будет изображать грозного господина, сумеет завоевать уважение подданных, он распускает хвост перед девицей — не лучший способ правления… Судьба бандитов Адаму глубоко безразлична, и смерть для них вполне заслуженная кара, но…

Шлоссенберг, подозвав Витреда, что-то сказал ему и новый управляющий замковым хозяйством понимающе кивнув, шагнул вперед. Над замковой площадью повисла тишина.

— Его светлость, граф Людвиг Шлоссенберг, милостью Господа владетель Чернагоры, согласно законам империи, начинает суд. Обвиняются трое разбойников из недавно уничтоженной банды Кречера. Все они были схвачены с оружием в руках на месте преступления — во время нападения на самого графа и сопровождавший его отряд.

Витред неспешно зачитал имена всех преступников, перечислил предъявляемые им обвинения. Когда он замолчал, граф, возвысив голос, произнес, обращаясь к разбойникам:

— Понятны ли обвинения? Есть что сказать в защиту?

Все трое немного оживились. Самый высокий с рыжей всклокоченной бородой, обвел присутствующих взглядом, полным ненависти и плюнул на землю, после чего, замер безучастный ко всему, уставившись себе под ноги. Стоящий справа от него — никак не отреагировал, так и не подняв головы. Третий же с подвижным лицом и усами, свисавшими ниже подбородка, заросшего щетиной, упал вдруг на колени и, протянув руки в кандалах к совету, заголосил:

— Поми-и-илуйте! Пощади-ите!

Голос его жутковато прозвучал в тишине, а он, остановив взгляд почему-то на Анне, протянув трясущиеся руки к ней, повторил жалобную мольбу, произведя на всех присутствующих гнетущее впечатление.