Джеймс Уайт - Чрезвычайные происшествия

– Могу я чем‑то вам помочь? — спросила Мерчисон низким, приятным голосом. — Я читала ваши лекции…

– Что? Нет! — испуганно, раздраженно отозвался Конвей. — И помолчите, пожалуйста.

«Мерчисон забылась, — сердито подумал он. — Медсестра с таким опытом, как она могла? И утянулась так — просто неприлично!» В других обстоятельствах это еще как‑то могло отвлечь его. Конвей недовольно буркнул, развернулся и вынул искусственную поджелудочную железу из ванны с физиологическим раствором.

Через несколько секунд новый орган занял свое место, оставалось только подсоединить его к главной артерии. Артерию следовало пережать выше и ниже мест входа и выхода, а затем подрезать и соединить с пластиковыми трубочками, отходящими от искусственной железы. Плотность контакта обеспечивалась тем, что трубочки были несколько шире, чем артерия, и поверх мест соединения накладывались специальные муфточки из химически нейтрального пластика. Работа была непростая, она осложнялась как обилием второстепенных кровеносных сосудов в области операционного поля, так и тем, что Конвею мешали три пары клешней ЭЛНТ.

Пару раз Мерчисон явно забеспокоилась и принялась сообщать о состоянии пациента. Она могла бы этого и не делать, поскольку Конвей и так знал, как себя чувствует пациент: рядом с ним располагались мониторы. Ему пришлось снова попросить Мерчисон помолчать. Бросив на нее еще один, особо свирепый взгляд, он вдруг подумал: «Да она не только поясок слишком туго завязала! Вообще этот треклятый халат ей явно мал!» К работе он вернулся, будучи обескураженным, взволнованным и странно возбужденным. На протяжении последних десяти минут операции руки его были тверды — ну, можно сказать, как камень. И даже тогда, когда он был вынужден хвалить Сенрет за особо тонкое и умелое ассистирование, и тогда, когда, в силу необходимости наложить шов, ему пришлось приподнять ее клешню, руки у Конвея не задрожали.

Он по‑прежнему считал, что клешни Сенрет необыкновенно красивы, что такими необыкновенно ловкими конечностями любо‑дорого оперировать. Но когда он прикоснулся к клешне мельфианки, она показалась ему похожей на теплое сырое бревно, и эмоции от этого прикосновения воспоследовали в точности такие, какие и должны были воспоследовать от прикосновения к сырому теплому бревну. То бишь никакие.

Не успел Конвей опомниться, как все было закончено. Жидкость снова закачали под панцирь, мембрану зашили, установили на место вынутый кусок панциря. Затем все устремили взволнованные взгляды на анализатор и смотрели на дисплей до тех пор, пока не стало ясно, что уровень сахара в крови начал снижаться.

– Удалось! — завопил Конвей и от радости чуть было не вывалился из своей ямки. В следующее мгновение он выпрыгнул из нее и неуклюже заплясал вокруг операционной рамы. Он совершенно фамильярно хлопнул Сенрет по панцирю, а Мерчисон крепко обнял и, оторвав от пола, закружил.

– Отпустите меня! — сердито воскликнула медсестра, когда объятие затянулось долее двух минут. — Это на вас не похоже, доктор Конвей…

Конвей Мерчисон не отпустил, но объятия немного ослабил.

– Вы просто не представляете, — серьезно проговорил он, — как мне повезло, что вы тут оказались. Всякий раз, когда я… она… вы… Кстати, я и не знал, что вас интересует такая работа.

– Вовсе она меня не интересует, — буркнула Мерчисон, пытаясь оттолкнуть Конвея. — Но кое‑кто мне постарался внушить, что она меня настолько интересует, что это внушение прозвучало как приказ. Это возмутительно, доктор Конвей.

Тут Конвея наконец озарило. Ну конечно, это было дело рук Мэннена! Его приятелю не было позволено помогать ему, но тот задействовал такие каналы, чтобы правда ни при каких условиях не просочилась наружу, и подстроил все так, чтобы Мерчисон оказалась рядом с Конвеем именно тогда, когда сильнее всего потребовался бы противовес, способный отвлечь его от чар Сенрет. Но нет, применять термин «противовес», имея в виду прекрасные формы Мерчисон, было бы кощунством. «Противоблеск» — вот это было бы точнее. Ответ на сложнейшую физиологическую проблему оказался совсем простым. «При первой же возможности, — решил Конвей, — надо будет поблагодарить Мэннена за то, что он — настоящий друг и старый развратник».

Мельфиане уже выходили из операционной. Конвей в порыве чувств выпалил:

– Мерчисон, если бы вы знали, как я вас люблю! Вы никогда не узнаете за что, но я просто обязан как‑то отблагодарить вас. Когда вы сменяетесь с дежурства?

– Доктор Конвей, — негромко ответила Мерчисон, на время прекратив попытки освободиться, — может быть, я ничего не узнаю, но о многом могу догадаться. И я не собираюсь принимать ухаживания от того, кому дала отставку какая‑то крабиха!

Конвей расхохотался и отпустил Мерчисон. Ему хотелось верить, что лишь на время. Оказывается, она все поняла. Нужно было как‑то исхитриться и уговорить ее не проболтаться.

Он торжественно заявил:

– Сенрет — всего лишь маленькое безрассудство. На самом деле женщины такого типа меня не интересуют. Ну, так когда у вас заканчивается дежурство?

Легендарный герой романов Курта Воннегута. — Примеч. пер.

Из сборника «white papers».