Огюст Вилье де Лиль-Адан - Избранное

Хотя у г-на К* было невозмутимое чело математика, но и по нему пробежало легкое облачко: там, снаружи, сквозь гущину ветвей проникло некое холодное дуновение.

— Да, правда, я вроде кое-что припоминаю… — прошептал он. — Но не следует ничего преувеличивать и не надо слишком пристально приглядываться, стараясь что-то найти… Для вас как-никак остается цветущая летняя пора…

— Как! — снова вскричал Дафнис. — Как, дорогой незнакомец, вы считаете «натуральным», чтобы мы с моей бедной Хлоей проводили послеполуденные часы, прижавшись друг к другу и дрожа от холода?

— Лето в нынешнем году действительно не из теплых, — продолжал г-н К *. — Устремите свои взоры выше — перед вами расстилается чистое, безоблачное небо…

— …чистое, безоблачное небо, где каждый день перекрещиваются рои воздушных шаров со всякими просвещенными господами… Не очень-то это натуральное небо, дорогой незнакомец!

— Однако ночью при свете звезд, под пенье соловьев вы можете забыть…

— Дело в том, что, — прошептал Дафнис, — беспрерывные полосы электрического света от прожекторов на полигоне бросают сквозь ночь свои гигантские метлы светящегося тумана, они поминутно затмевают свет звезд и от них тускнеет яркий лунный свет на листве деревьев… Ночь тоже уже перестала быть… натуральной.

— Что касается соловьев, — вздохнула Хлоя, — то беспрерывные гудки меденских поездов спугнули их, они больше не поют, милый незнакомец!

— О молодые люди! — вскричал г-н К*. — Вы уж как-то непомерно требовательны. Если вы так сильно любите все НАТУРАЛЬНОЕ, почему вам было не поселиться у моря… как в былые времена… шум прибоя… особенно в грозовую погоду…

— Вы говорите «море», дорогой незнакомец? — сказал Дафнис. — Но ведь мы знаем, что его весьма преувеличенная необъятность звучит как-то глуховато теперь, когда толстый кабель соединяет его самые удаленные друг от друга берега. Да к тому же в море достаточно выплеснуть одну-две бочки масла, чтобы сгладить волны на целую милю в окружности. Что же до молний, то с помощью воздушного змея их можно загнать в бутылку. Даже море не кажется нам теперь… натуральным.

— Во всяком случае, — сказал г-н К *, - для возвышенных душ горы остаются тем прибежищем, где покой…

— Горы? — возразил Дафнис. — А какие?.. Например, Альпы?.. Мон-Сенн?.. С железной дорогой, проходящей через него насквозь, как крысиный ход, и с поездами, окуривающими, словно зловонное кадило, его некогда зеленеющие и вполне подходящие для обитания плато. Скорые поезда со своими скрипящими тормозами поднимаются на горы, спускаются вниз. Горы эти теперь уже не… натуральные!

Наступила минута молчания.

— Так что же, — нарушил его г-н К*, твердо решивший проверить, насколько далеко зайдут в своих парадоксах эти два элегических поклонника Природы, — так что же, молодой человек, намереваетесь вы делать?

— Ну… отказаться от всего этого, — воскликнул Дафнис, — плыть по течению. А чтобы иметь средства для жизни, заняться, если угодно, политикой… Это дело доходное.

При этих словах г-н К* даже вздрогнул и, подавляя смех, взглянул на своих собеседников.

— Ах, вот как?.. А разрешите спросить — я позволяю себе быть нескромным, — что бы вы хотели делать в политике, г-н Дафнис?

— О, — спокойно произнесла Хлоя все тем же приятным и весьма практично звучащим голосом, — поскольку Дафнис сам по себе представляет партию недовольных сельских жителей, милый незнакомец, я посоветовала ему на всякий случай выставить свою не совсем обычную кандидатуру в самом «отсталом» округе нашей страны. Такой найти не так уж трудно. Ну, а что же нужно в наши дни, с точки зрения большинства избирателей, для того, чтобы получить депутатский значок? Прежде всего всячески избегать опасности написать или уже иметь написанной сколько-нибудь хорошую книгу; уметь отказаться от одаренности большим талантом в любом искусстве; делать вид, что презираешь, как некое легкомыслие, все, что касается произведений чистого интеллекта, то есть говорить о них только с покровительственной усмешкой, рассеянной и невозмутимой; ловко уметь вызывать у других представление о себе как о здравомыслящей посредственности; научиться убивать время в обществе трех сотен коллег, либо голосуя по велению свыше, либо доказывая друг другу, что, в сущности, являешься, как и все впрочем, всего-навсего унылым хвастуном, лишенным, за очень редкими исключениями, какого бы то пи было бескорыстия, а по вечерам, разжевывая зубочистку, разглядывать невидящим взглядом толпу, шепча: «Ладно. Все понемногу устраивается, все устраивается». Не правда ли, вот предвари-

тельные условия, которые нужны, чтобы тебя сочли возможным кандидатом. А когда уж ты избран, чувствуешь, что у тебя девять тысяч франков жалованья (и нее прочее), ибо н палате слонами не шутят, тебя именуют «Государством», и ты время от времени устраиваешь своей милой маленькой Хлое заведыванье парой выгодных табачных магазинов! Все это, на мой взгляд, не пустяки, а ремесло , в общем, легкое. Почему бы тебе не попытаться, Дафнис?

— Да я и не очень возражаю, — сказал Дафнис. — Вопрос только в затратах на афиши да в хлопотах, с тошнотворностью которых можно было бы н конце концов примириться. Ведь если бы для успеха нужно было только иметь «убеждения»… Положим их все, дорогой незнакомец, в вашу круглую шляпу и вытянем любое (я чувствую, что у вас легкая рука). Вы вытянете, пари держу, самое лучшее — такое, которое при случае поможет мне выйти сухим из воды. Впрочем, я полагаю, что если позже другое покажется мне более забавным, поласковей улыбнется мне — эхма! — по тому, чего они стоят в наше время, по тому, сколько они весят и что сулят, я даже не потружусь переменить его. Убеждения в наш век тоже, видите ли, утратили… натуральность.

Г-н К*, человек благожелательный, просвещенных взглядов, снизошел до того, что улыбнулся в ответ на эти парадоксы, простительные, как он полагал, из-за юного возраста этих двух преждевременно циничных оригиналов.

— А ведь правда, господин Дафнис, — сказал он, — вы могли бы представлять партию лояльного цинизма и в этом качестве получить немало голосов.

— Тем более, — продолжала Хлоя, — что, если верить клочку газеты, в которую сегодня был завернут сыр, определенные круги хотели бы уравновесить (обнаружив кого-нибудь , в настоящее время еще не найденного) не совсем удобное влияние некоего генерала, которым многие увлекаются, депутата, вошедшего в моду, чья политика…

— Хлоя, — с удивлением прервал ее Дафнис, — ты говоришь: «генерал… генерал, занимающийся политикой, ставший депутатом», — выходит, генерал этот тоже… не натуральный?

— Нет, — произнес г-н К *, на этот раз более серьезным тоном. — Но давайте сделаем выводы, юные мои друзья. Ваша юношеская откровенность, немного странная, но приятная, вызывает у меня симпатию, и я, в свою очередь, должен вам назваться. Я — нынешний глава французского государства, и вы представляетесь мне несколько слишком иронически настроенными его гражданами, но ваша будущая кандидатура, господин Дафнис, кажется мне заслуживающей внимания.