Святослав Бэлза - На суше и на море - 1982

В засушливом климате, который царит здесь, лиственные деревья могут существовать лишь при добавочном увлажнении, вблизи пресноводных водоемов. Примерно та же природная обстановка существовала и в верхнемеловое время, о чем повествуют ископаемые коллекции.

Вспомним, как происходит захоронение ископаемых растительных остатков. Лист, ветка, плод переносятся ветром или водой в прибрежную часть ближайшего водоема. Чтобы они бесследно не исчезли, попросту не сгнили, требуется сложный комплекс физико-химических условий. Естественно, в наши руки попадает ничтожная часть того, что здесь когда-то росло. Растение должно быстро затонуть, погрузиться в слой ила, стать недоступным влиянию кислорода. Затем оно долго пропитывается циркулирующими в иле минеральными растворами, соли которых постепенно заменяют органическое вещество клеток, не нарушая их внешнего облика. И только после всего этого слои окаменевшего ила сохраняют для нас в течение огромного промежутка времени копии, повторяющие до мельчайших подробностей форму листа, когда-то оторвавшегося от дерева.

Степень сохранности отпечатка позволяет судить, насколько далек был путь от дерева до водоема. Особенно это легко установить, если лист крупных размеров, сложной формы, с зубцами, что увеличивает возможность механических повреждений.

На Кызыл-Джаре отпечатки отличаются удивительной сохранностью. У листьев платанов хорошо видны даже своеобразные сосочки на зубцах, которые у ископаемых форм встречаются редко. Деревья, очевидно, росли на берегу водоема, жались к воде, как и их современные сородичи. А о том, что водоем был пресноводным, свидетельствуют личинки стрекоз, обнаруженные палеоэнтомологами в собранной ими коллекции.

Там есть образцы, несущие следы сравнительно дальнего путешествия. К их числу относятся засухоустойчивые хвойные или деревья с жесткими кожистыми листьями, испарявшими минимум влаги.

Конечно, было бы неправильно говорить о полной идентичности природной обстановки современной и верхнемеловой эпох. В то время возле сопки Кызыл-Джар плескалось теплое море, создававшее большую, чем сейчас, влажность воздуха. Наверное, были и другие отличия. Но в целом есть основание предполагать сходство ландшафтов. Это подтверждается нашими находками.

До сих пор в моем рассказе фигурировали растительные формы, аналогичные ныне существующим видам. Но нередко природа ставит исследователя в тупик сложными загадками.

Крупнейший советский палеоботаник А. Н. Криштофович при изучении меловой флоры Дальнего Востока обнаружил странное растение. Нельзя было даже сказать, что это за отпечатки — листьев или уплощенного стебля. По форме они резко различаются: то это был овал, то широкий или узкий конус; некоторые имели вид беспорядочного сочетания нескольких лопастей, различных по очертанию и направленных в разные стороны. Объединял их только очень своеобразный тип жилкования. Средней жилки не оказалось, вся поверхность покрыта тонкими многочисленными жилочками, повторяющими своими изгибами форму отпечатка. Органы размножения, которые могли бы помочь классифицировать растение, обнаружить не удалось. Пришлось находку назвать условно и довольно длинно; протостеблелист многоформный. Отнесли же растение пока что к гипотетическим хвойным.

Кроме Дальнего Востока, протостеблелист в меловой флоре долго не встречался. И вот вдруг мы его обнаруживаем — ив большом количестве! — на сопке Кызыл-Джар. Среди собранных здесь отпечатков тоже нет даже двух, хоть отдаленно похожих друг на друга. По внешнему облику казахстанские образцы совершенно идентичны дальневосточным. Но одна находка породила надежду уточнить родственные связи загадочного растения.

В основании одного отпечатка, имеющего форму узкого, утончающегося книзу клина, я увидел след такого же вытянутого и узкого органа плодоношения, напоминающего спороносный колосок. Драгоценный образец упаковали особенно тщательно, в Москву прибыл он благополучно, но при дальнейшем его изучении меня постигло разочарование. Действительно, это оказался орган спороношения, характерный для высших споровых растений, таких, как плауны или хвощи. Но доказать, что он и протостеблелист — единое целое, не представлялось возможным. Когда отпечаток отделялся от слоя, была допущена непростительная оплошность. Самый кончик длинного, узкого основания вместе с какой-то частью колоска были отрублены и остались в породе. Установить дефект удалось только при изучении под бинокулярной лупой при хорошем освещении.

Так и осталось неизвестным, рос ли колосок от основания протостеблелиста, или произошло механическое наложение частей различных растений. Генеалогическое древо протостеблелиста нарисовать не удалось.

В кызылджарской коллекции есть еще несколько отпечатков, напоминающих одно- или двухрядные колоски злаков. В числе известных нам растений мелового периода представители травянистых форм, как правило, не встречаются. Краснобокая сопка и тут оказалась оригинальной: здесь эти растения были обнаружены. Но аналогов среди уже известных современных или ископаемых форм тоже подобрать не удалось. Пришлось ограничиться отнесением их к подклассу однодольных.

Речь пока шла о представителях растительного царства. А иногда даже это установить сразу не удавалось. Кызыл-Джар преподносила подобные сюрпризы. Как-то я обратил внимание на очень странные мелкие отпечатки длиной не более двух сантиметров. Представьте себе короткий стебель в виде перевернутого ребристого конуса, переходящего в тонкий корневидный отросток. От основания конуса кверху отходят три лепесточка, тоже конусовидной формы, с перистым жилкованием и четкой средней жилкой.

В целом все это напоминало молодой росток с типичными семядольными листочками. Но почему листочков три? Трехдольное растение? Таких отпечатков набралось более десятка.

По возвращении в Москву я по старой памяти потащил свои находки в alma mater — Московский университет. Там ботаники пришли к заключению, что это не растение. Зоологам отпечаток напомнил хвостовое оперение личинок стрекоз, которые здесь были обнаружены.

Вывод об отнесении отпечатка к миру животных мне показался маловероятным. Но для доказательства противного нужны были веские аргументы. Дождался я весны, вооружился сачком и отправился за город ловить личинок стрекоз. Вскоре убедился, что на конце их тела — три перышка, по форме похожие на мои находки. Однако известно, что тело личинки постепенно сходит на нет, а ни в коем случае не расширяется. Но главное — перышки имеют совершенно иное жилкование. Значит, больше было шансов, что найденные в недрах Кызыл-Джара непонятные организмы все-таки принадлежат к миру растений. Этому нашлось еще одно подтверждение.