Анджей Чеховский - На суше и на море 1981

Но по-настоящему интересным все это становится тогда, когда дело доходит до значения самого названия «чау-чау». По-китайски это звучит как «чау кау», что означает «съедобная собака».

В 1880 г. в Кантоне было двадцать ресторанов, в которых подавались блюда исключительно из собачьего мяса. «Съедобных собак» специально откармливали одной лишь растительной пищей и по достижении шестимесячного возраста забивали. Особенно вкусными считались черные чау-чау, а наиболее лакомым блюдом — их язык. Европейским туристам в китайских «чайных домиках» во внутренних районах Китая часто подавали запеченную ветчину, а по окончании обеда предъявляли весь окорок, который оказывался собачьим. В китайских деревнях существовало особое ремесло — свежевание собак.

В Корее разведение собак для откорма тоже было обычным делом. Состоятельные люди там выбирали вместо жирной курочки аппетитную собачку. Собачье мясо считалось деликатесом не только на Азиатском континенте. В африканских странах, для того чтобы быть допущенным ко двору вождя, следовало появляться там с несколькими откормленными собачками.

Когда первый пароход приплыл в страну индейцев сиу, вожди двух влиятельных родов пригласили белых пришельцев на праздничный пир.

— Мы дарим вам свои сердца, — заявили они в разгар пиршества, — смотрите, мы зарезали своих верных собак, чтобы накормить вас ими, и Большой Дух скрепит этим нашу дружбу!

По-видимому, все индейские племена, за исключением разве что дакотов, в прежние времена лакомились собачатиной.

Во время осады Парижа немцами в 1870 г. можно было увидеть пять воздушных шаров. На них пять собак благополучно пролетели над вражескими войсками и исчезли вдали. По-видимому, привязанность владельцев к своим четвероногим была столь сильна, что их спасли таким способом от посягательств парижан, терзаемых нестерпимым голодом. Именно и эти недели в Париже стала появляться в продаже «баранина», а собаки куда-то исчезли… Более того, меню ресторанов открыто начали предлагать бифштексы из собачатины рядом с жареными молодыми крысами.

Но и в мирные времена одно селение близ Потсдама «прославилось» своими любителями собачатины. Тому, кто бывал в этом районе, советовали не спускать свою собачку с поводка. Судя по статистическим сведениям, еще в сравнительно недавнее время в Германии в районах Хемница, Лейпцига, Дрездена, Цвиккау ели собачье мясо.

Есть люди, рассматривающие его как изысканный деликатес, а есть и такие, которые наивно полагают, что смогут вылечить астму, натираясь собачьим салом. На мой же взгляд, поедание собак, наших верных и преданных друзей, — самое настоящее варварство. Его следует строжайше запретить.

Первых «съедобных собак» — чау-чау, прибывших из Китая в Европу, к счастью, не съели. Было это в 1780 г., когда какой-то матрос взял с собой на корабль двух малюсеньких щенят. Один английский священник описал эту породу, отметив помимо синего языка еще н прямые задние ноги, без привычного у других собак изгиба. Однако стать родоначальниками наших сегодняшних европейских чау-чау этим двум экземплярам не было суждено. Ими стали собаки, завезенные гораздо позже, через целых сто лет, и экспонировавшиеся поначалу в зоопарках рядом с обезьянами и попугаями. До тех пор, пока ими не занялись собачьи питомники.

Один из этих «синеязыких», по кличке Чау Восьмой, завезенный из Китая в 1895 г., заняв на выставке собак призовое место, был затем продан за две тысячи марок и стал, по слухам, родоначальником многих поколений европейских и американских чау. Эти собаки постепенно становились все «благороднее», все более «голубых» кровей. Однако китайские имена им дают охотно и по сегодняшний день, например Ай-чинг («любящее сердце»), Куан-ин («богиня»), Май-май («младшая сестра»), By-тип («бабочка»), Шипп-пэ («певунья»). Подобные клички производят значительно большее впечатление, чем просто Жучка или Пират…

Когда я у одних моих знакомых фотографировал чау-чау, то явственно ощущал, как неприятно пробирает меня ледяной сквозняк неотапливаемого вестибюля. Даже сквозь подошвы ботинок проникал омерзительный холод, исходящий от каменных плит, покрывающих пол. Какой густой и теплой должна быть шкура такой «съедобной собаки», я понял только тогда, когда Хиен-тцу («многоуважаемый господин») и Кум-сум («золотое сердце») преспокойно разлеглись спать на этом каменном полу (см. заставку).

Они и на самом деле очень приятные, степенные и представительные собаки, эти чау-чау. В Европе они нашли своих ценителей, и действительно представляют благодаря своей оригинальности большую ценность.

Заставка В. Родина

Зима 1793 г. была на исходе. Стояла сильная оттепель, и лошади с трудом тащили громоздкие сани, в которых сидел Паллас. Его путь пролег от Москвы через Царицын в Крым. Первопрестольная давно скрылась за окоемом. Предстояло переправиться через Клязьму по льду, но оттепель сделала свое дело: на льду тускло отсвечивали линзы воды. Здоровенный ямщик в обтерханном тулупе резко остановил коней, повернул к задумавшемуся Палласу лицо, по самые глаза заросшее рыжей бородой.

— Что делать-то, ваша милость?

Паллас остро глянул на него, на реку, и в голубых глазах мелькнула усмешка.

— Ничего, — спокойно сказал Паллас. — Я покажу дорогу.

— Опасно, ваша милость… Может, до ночи обождешь? Покрепчает мороз.

— Ждать некогда.

Паллас тяжело вылез из саней — прожитые годы ощутимо давили на плечи — и уверенно ступил на лед.

До середины Клязьмы все шло хорошо. Кося глазом на разводья, кони послушно шли за поводырем. И вдруг зловещий треск, лед прогнулся и лопнул. Паллас чуть не по шею провалился в полынью. Хорошо, что не выпустил узду! Кони вскинули головы, испуганно шарахнулись в сторону и выволокли Палласа на лед.

— Ох-ти, барин! Да как же это?!

Ямщик прыгнул с облучка, ухватил академика за ворот мокрой шубы.

Чувствуя, как озноб сотрясает тело, Паллас лежал под кое-как отжатой шубой. Сорок верст бежали кони во весь дух до ближайшего села. Паллас клял себя за оплошку. Объехать десятки губерний России и тут, на обжитой Русской равнине, недалече от Москвы, провалиться под лед. А ведь в новых краях опасности были не в пример грознее. Ан, обходилось… В памяти ожили мрачные чащобы вогульских лесов, дикие, безлюдные горы Алтая, гнилые болота: Все было! Странствия в камышово-осоковых низовьях Явка» изнуряющая летняя жара в степях Прикаспия, солончаки. Горы и леса Забайкалья, расслабляющий воздух Закаменной Даурии — такой легкий и «весьма летом упругий», а на самом деле источник хворобы, которая свалила почти всех спутников. Все прошел ты, Петр Симон сын Палласа, нигде не оступился.