Артур Дойль - Торговый дом Гердлстон; Маракотова бездна; Открытие Рафлза Хоу; Ужас расщелины Голубого Джона

— Что только делается на белом свете! — воскликнул старик, воздев к небесам тощие руки. — С каждым днем ты становишься все непочтительнее, Лаура. Я могу извлечь пользу из этих денег, понимаешь? Пользу! Они могут стать краеугольным камнем, на котором я снова воздвигну… ну, словом, поправлю свои дела. Я пущу эти деньги в оборот. Я возьму их у тебя под четыре или даже четыре с половиной процента и верну по первому требованию. Ручаюсь тебе, ручаюсь! Ну, хотя бы моим честным словом.

— Папа, это совершенно невозможно, — холодно повторила Лаура. — Это не мои деньги, они принадлежат Гектору. Гектор пожелал, чтобы я стала его банкиром, — это его собственное выражение. Я не вольна распоряжаться ими! А твое предположение, Роберт… не знаю, может, ты и прав, а может быть, и нет, но во всяком случае, я не отдам эти деньги ни мистеру Рафлзу Хоу, ни кому другому без разрешения Гектора.

— Тут ты вполне права: уж конечно, незачем отдавать деньги этому Рафлзу Хоу, — сказал старик, одобрительно кивая головой. — По-моему, нам незачем выпускать их из рук.

— Поступайте, как хотите, я только счел долгом высказать вам свое мнение.

Роберт взял берет и вышел из дому, не желая быть свидетелем спора, который, как он видел, готов был снова разгореться. Душе художника претили эти мелкие перебранки, и он, чтобы немного успокоиться, решил снова обратиться к созерцанию мирного зимнего ландшафта. Роберту была чужда корысть, постоянные разговоры отца о деньгах вызывали в нем подлинное отвращение и ненависть к этой теме.

Он не спеша зашагал по своей излюбленной тропинке, которая вилась вокруг холма. Мысли, занимавшие художника, были далеко от вторжения римлян на территорию Англии — он думал о таинственном миллионере, — как вдруг взгляд его упал на высокого, худощавого мужчину, неожиданно оказавшегося прямо перед ним: держа трубку во рту, незнакомец пытался зажечь спичку, загораживая ее от ветра шапкой. На нем была куртка грубого, толстого сукна, на лице и на руках виднелись следы дыма и копоти. Но ведь известно, что все курильщики на свете как бы принадлежат к одному братству, подобно масонам, и тут уж рушатся всякие социальные перегородки. Вот почему Роберт остановился и предложил свой коробок.

— Не хотите ли огня?

— Благодарю. — Незнакомец взял спичку, чиркнул ею и пригнулся. У него было бледное, худощавое лицо, короткая негустая бородка и острый, с горбинкой нос; прямые густые брови, почти сросшиеся на переносице, придавали взгляду решительное и энергичное выражение. Очевидно, какой-нибудь квалифицированный рабочий или механик из тех, кто занимался внутренним оборудованием нового дома. Вот случай получить из первых рук ответы на вопросы, мучившие Роберта. Он подождал, пока незнакомец раскурит трубку, затем пошел с ним рядом.

— Вы идете к новому дому? — спросил Роберт.

— Да.

Голос прозвучал холодно и отчужденно.

— Вы, случайно, не принимали участия в его строительстве?

— Да, я в некотором роде к нему причастен.

— Я слыхал, внутри там просто какие-то чудеса. Все только об этом и говорят. Дом действительно так роскошен?

— Право, не могу сказать. Я не слышал того, что о нем рассказывают.

Судя по тону, незнакомец не хотел вступать в разговор, и Роберту даже показалось, что проницательные серые глаза спутника глянули на него настороженно. Но если этот рабочий так сдержан и скрытен, тем больше оснований предполагать, что он кое-что знает, — надо только суметь вытянуть из него сведения.

— А вот и пресловутый дворец! — заметил Роберт, когда они очутились на самой вершине холма, и он еще раз посмотрел на громадное здание. — Что ж, он и в самом деле грандиозен и великолепен, но я лично предпочитаю свою каморку там, в деревне.

Рабочий молча пускал дым из трубки.

— Так вы не охотник до роскоши? — спросил он наконец.

— Нет. Я не хотел бы стать ни на йоту богаче, чем я есть. Конечно, мне бы хотелось продать свои картины. Надо же на что-то существовать! Но кроме этого, мне ничего не нужно. Я даже берусь утверждать, что я, бедный художник, или вы, человек, зарабатывающий себе на хлеб, мы больше получаем радостей от жизни, чем владелец этого пышного дворца.

— Да, пожалуй, вы правы, — ответил рабочий уже более миролюбиво.

— Искусство само по себе награда, — продолжал Роберт, воодушевляясь все больше, коль скоро разговор коснулся близкой его сердцу темы. — Разве купишь за деньги то чувство глубочайшего удовлетворения, какое испытывает художник, творящий нечто новое, прекрасное? Разве купишь тот восторг, какой охватывает его, когда день за днем он видит, как оно растет у него под рукой, — и вот оно завершено! Живя искусством и не будучи богат, я все же счастлив. Отнимите у меня искусство, и в жизни моей образуется пустота, которую не заполнить никаким богатством. Но, право, не знаю, почему я вам все это говорю.

Рабочий остановился, обратил к Роберту закопченное лицо и посмотрел на него серьезно и пытливо.

— Очень рад слышать такие речи, — сказал он. — Отрадно знать, что еще не все на свете поклоняются золотому тельцу. Значит, есть люди, стоящие выше этого! Разрешите пожать вам руку!

Это было довольно неожиданно, но втайне Роберт немножко гордился тем, что принадлежит к богеме и обладает счастливой способностью заводить друзей в самых разнообразных слоях общества. Он с готовностью ответил на сердечное рукопожатие нового знакомого.

— Вас интересует этот дом? Я хорошо знаю его внутреннее устройство, если угодно, могу, пожалуй, вам там кое-что показать, может, будет для вас занятно. Мы как раз подходим к воротам, желаете пройти со мной?

Вот действительно удобный случай! Роберт охотно согласился, и они пошли по длинной аллее, обсаженной молодыми елками. Увидев, однако, что его скромно одетый спутник зашагал по широкой, усыпанной гравием площадке прямо к главному входу, Роберт испугался, как бы не поставить себя в неудобное положение.

— Но не через главный же вход? — шепнул он, слегка потянув своего спутника за рукав. — Мистеру Рафлзу Хоу это может не понравиться.

— Не думаю, что тут встретятся какие-либо препятствия, — ответил тот, спокойно улыбнувшись. — Я и есть Рафлз Хоу.

На лице Роберта Макинтайра застыло выражение крайнего изумления, вызванного этим совершенно неожиданным оборотом дела. Сперва он решил, что его спутник шутит, но спокойная уверенность, с какой тот стал подниматься по лестнице, и глубокое почтение, с каким встретил его в холле разодетый мажордом, распахнувший перед ним дверь, доказывали, что он сказал правду. Рафлз Хоу оглянулся и, увидев растерянное и удивленное лицо молодого художника, чуть заметно усмехнулся.