Виктор Адаменко - Фантастика 1987

— Это не ваша забота и не ваша область, Талер, — остановил его шеф и снова вперил в переносицу сверлящий взор. — Меня интересует, что вы предпримете теперь. Учтите, что обсуждение финансов не за горами. Так что пошевеливайтесь! Если мы не найдем надежного обоснования нашей сметы, то… надеюсь, вы понимаете, чем это будет грозить лично вам?

— Отлично понимаю, шеф. Это меня и заботит, — ответил Фриц, он же Фрэнк, глядя на хозяина с должным подобострастием. — Сделаем! Непременно сделаем…

Однако спасительного замысла у него не было. Идеи… Где искать идеи? Талер связался с фирмами и институтами, побывал даже в объединении парапсихологов и психопатологов, рассчитывая, что там, может быть, найдется хоть один человек, способный чувствовать на расстоянии, достаточном для его дела. Оказалось, что специалистов по ясновидению много, а ясновидцев нет.

Неудача его постигла и в новейшем институте нуклеодозиметрии, где работают на кварках и очарованных частицах. Старые научные организации ответа на новый вопрос дать не могли, а новые находились в стадии становления и пока не очертили круг вопросов, которыми будут заниматься.

И все же спасительная идея пришла! И именно в тот момент, когда Талер, намаявшись за день, грустил над стаканом виски с содовой в обществе небезызвестной в порту девицы Мэгги Дрек.

От Мэгги, как всегда, несло спиртным, но это Талера не заботило.

Его заботило одно — идея, где взять идею… Мозг Фрица был напряжен до предела. Ноздри его раздувались, словно их обладатель внюхивался в воздух подобно электронному «искусственному носу» — а вдруг идея носится в воздухе…

— Черт меня побери, эврика! — вдруг воскликнул он, приблизившись к Мэгги на расстояние, более короткое, чем это принято в благородном обществе. И тут же, оттолкнув ее, кинулся к телефонному аппарату.

— Сивый мерин, — бормотал он по дороге, — как же это я раньше не догадался!

Дело в том, что Мэгги обнаруживала загадочную способность предугадывать приближение к берегу кораблей с экипажами, включая подводные лодки! Биополе? Фриц Талер не знал этого наверняка, но своему патрону подал это как идею использования биополя. И эту идею можно проверить с помощью той же Мэгги!

Непостижимым образом узнавала она о передвижении подводных дредноутов в пучинах океана.

Шеф задумался, помолчал. Потом дал добро на предварительные эксперименты.

— Я устрою Мэгги на судно наблюдения, — отрапортовал Талер. — Пусть эксперимент будет масштабным, в самых настоящих морских условиях!

И Мэгги отправилась в плавание. Талер взял на себя роль посредника, объективного наблюдателя.

— С правого борта судно! Опасно маневрирует, его намерения определить не удается! — Таким было первое совместное сообщение Мэгги и Талера.

Какая досада! Когда они увидели это судно, то быстро поняли оплошность. Это был танкер. Ребята из Хьюстона везли средневосточную нефть.

— Мэгги, — сказал Талер. — При всем желании я не могу признать наш эксперимент удачей. Но в этом что-то есть. Думаю, что это позволит нам продержаться еще некоторое время, может быть, до рождества. А теперь нам предстоит самое главное — составить текст радиограммы для нашего интересующегося наукой шефа. Биополе. В этом что-то есть.

И Талер саркастически улыбнулся.

Якову Алексеевичу Саранину немного недоставало до среднего роста; жена его, Аглая Никифоровна, из купчих, была высока и объемиста. Уже и теперь, на первом году после свадьбы, двадцатилетняя женщина была дородна так, что рядом с маленьким и тощим мужем казалась исполиншею.

«А если еще раздобреет?» — думал Яков Алексеевич.

Думал, хотя женился по любви — к ней и к приданому.

Разница в росте супругов нередко вызывала насмешливые замечания знакомых. Эти легкомысленные шутки отравляли спокойствие Саранина и смешили Аглаю Никифоровну.

Однажды, после вечера у сослуживцев, где пришлось выслушать не мало колкостей, Саранин вернулся домой совсем расстроенный.

Лежа в постели рядом с Аглаею, ворчал и придирался к жене.

Аглая лениво и нехотя возражала сонным голосом: — Что же мне делать? Я не виновата.

Она была очень покойного и мирного нрава.

Саранин ворчал:

— Не обжирайся мясом, не трескай так много мучного, целый день конфеты лопаешь.

— Не могу же я ничего не кушать, коли у меня хороший аппетит, — сказала Аглая. — Когда я была в барышнях, у меня еще лучше был аппетит.

— Воображаю! Что ж ты, по быку сразу съедала?

— Быка сразу съесть невозможно, — спокойно возразила Аглая.

Скоро заснула, а Саранин заснуть не мог в эту странную осеннюю ночь.

Долго ворочался с боку на бок.

Когда русскому человеку не спится, он раздумывает. И Саранин предался этому занятию, столь мало ему свойственному в другое время. Он же был чиновник — много думать было не о чем и не к чему.

«Должны же быть какие-нибудь средства, — размышлял Саранин. — Наука с каждым днем совершает удивительные открытия; в Америке делают людям носы какой угодно формы, наращивают на лицо новую кожу. Операции какие делают — череп продырявливают, кишки, сердце режут и зашивают. Неужели же нет средства или мне вырасти, или Аглае телес посбавить? Какое-нибудь секретное бы средство? Да как его найти? Как? Да, вот если лежать, то не найдешь. Под лежачий камень и вода не бежит. А поискать… Секретное средство! Может быть, он, изобретатель, просто ходит по улицам, да ищет покупателя. Ведь как же иначе? Не может же он публиковать в газетах… А по улицам, — вразнос, из-под полы продать что угодно, — это очень возможно. Ходит, предлагает по секрету. Кому нужно секретное средство, тот не станет валяться в постели».

Так поразмыслив, Саранин стал проворно одеваться, мурлыча себе под нос:

— В двенадцать часов по ночам…

Не боялся разбудить жену. Знал, что Аглая спит крепко.

— По-купечески, — говорил вслух; «по-мужицки», — думал про себя.

Оделся и вышел на улицу. Спать совсем не хотелось. На душе было легко, и настроение было такое, как у привычного искателя приключений перед новым интересным событием.

Мирный чиновник, проживший тихо и бесцветно треть века, ощутил вдруг в себе душу предприимчивого и свободного охотника диких пустынь, — героя Купера или Майн-Рида.

Но, пройдя несколько шагов привычною дорогою — к департаменту, — остановился, призадумался. Куда же, однако, идти? Все тихо и спокойно, так спокойно, что улица казалась коридором громадного здания, обычным, безопасным, замкнутым от всего внешнего и внезапного. У ворот дремали дворники. На перекрестке виднелся городовой. Фонари горели. Плиты тротуара и камни мостовой слабо мерцали сыростью недавно прошедшего дождя.