Виктор Адаменко - Фантастика 1987

Они думали, что уничтожили боксера Брауна, когда стерли его лицо и его память, что он всю жизнь будет корпеть над бумажками, чтобы кто-то грел на этом руки. Черта с два! Там, на огнедышащих планетах, в схватках с ужасными существами он выдавит из себя чиновника и снова станет бойцом. Туда его путь, там его жизнь. Он навсегда забудет Землю, так же как Земля забудет его…

А потом, облюбовав подходящую планету, он прогонит всех, и горе тем, кто попытается отнять у него добычу. Он станет грозным властелином какого-нибудь покорного туземного народа. Не одним же толстосумам владеть планетами…

И тут ему показалось, что из черного окна глянуло чужое, не его отражение. Нежное печальное лицо, тоскующие глаза, мягкие трепещущие губы… Лицо, которое он любил и любит, от которого не может отказаться.

И Мартене понял, что никуда не уйдет. Ни в космос, ни даже из этого города. Тут его жизнь, его проклятая судьба, возле женщины, которая его ненавидит. Он должен быть рядом с ней, несмотря ни на что, наперекор всему. Никому больше не отнять у него ни душу, ни тело. Это его последний бой, и он его выиграет.

Мартене отбросил недокуренную сигарету и внимательно оглядел комнату твердыми прищуренными глазами. Мелкий чиновник исчез, испарился без остатка. В теле Мартенса снова жил неистовый боксер, который умел мгновенно принимать решения и бестрепетно приводить их в исполнение…

Когда Пауэлл и Фрей с группой детективов выломали дверь и ворвались в номер, Ричард Браун висел на тугом шелковом шнуре.

Лицо его было спокойно.

К вечеру море стало сумрачным. С борта корабля тяжело били серые свинцовые волны, над самыми надстройками висело набрякшее небо. Оставалась узенькая полоска между молотом туч и наковальней океана, и корабль полз изо всех сил, все еще надеясь выскользнуть из-под удара грозы.

Правда, так показалось бы разве что из самой дальней дали: корабль, бывший атомный ракетоносец, несся как гигантский плуг, мощно вспарывая почву океана. Все сорок два члена научно-исследовательской экспедиции разместились в уютных каютах, коекто еще торчал в прекрасно оборудованной библиотеке, некоторые отправились в кают-компанию смотреть фильм, вчера доставленный вместе с почтой самолетом.

Назар остался в своей каюте. Тесное, правда, помещение: чуть побольше купе в вагоне поезда. Хорошо, хоть какие-то удобства предусмотрены: цветной телевизор, мягкий диван, приемник, диктофон, климатизер, видеомагнитофон с большим выбором кассет…

Сперва попытался читать, затем включил телевизор, пощелкал тумблерами радиоприемника, но возникшее тягостное чувство не проходило, напротив — усиливалось. Выключил климатизер, кондишен настроил на усиленное озонирование воздуха, но и это не помогло. Что-то древнее, тяжелое, давящее вторгалось в психику, и бороться было невозможно. Когда же пойдут на спад эти вспышки на Солнце, чтобы взяться за работу?

Он со злостью отдернул с иллюминатора штору. Там, в черноте ночи блекло вспыхивали молнии, погромыхивало. Корабль шел ровно, о качке не было и речи: на столе горделиво возвышался длинноногий бокал, доверху наполненный соком, и то ни разу не качнулся, — но все же что-то, сопровождающее такие грозы, действовало особенно угнетающе. То ли пониженное давление вдобавок к отвратительным солнечным пятнам, то ли еще что-нибудь.

Все-таки человек — часть природы и живет по ее законам… Любое возмущение на Солнце, притяжение Луны, противостояние Марса, даже приливные атмосферные волны, вызванные гравитацией планет-гигантов Юпитера и Сатурна, — все это властно вторгается в психику, вносит возмущение в симфонию человеческой души, путает команды мозга…

Наконец Назар махнул рукой и полез в аптечку. Там отыскались великолепные транквилизаторы: мощные, не коммулятивные, приятные на вкус. Вообще-то редко прибегал к лекарствам: сказывался модный лекарственный нигилизм, но сейчас все оправдывала трудность путешествия в открытом океане. Вот уже восьмой день не видят ничего, кроме однообразной водной глади… В этих условиях и самая здоровая психика даст трещину, станет искать спасительные отдушины.

Проглотив пару таблеток, подумал и добавил еще две: коэффициент на отвратительную погоду. По телу стала разливаться успокаивающая теплота, кровь хлынула на периферию, приятно защипало в кончиках пальцев, а в голове, напротив, стало легко и хорошо.

Он намеревался лечь и почитать, уже потянулся к шторе, чтобы отгородиться от холодного, негостеприимного мира… В этот момент там, за иллюминатором, сверкнула яркая молния, осветила страшные апокалипсические тучи, их неправдоподобно лиловые рваные края и… парусный корабль, который несся по черному морю!

Это было невероятно, однако Назар отчетливо увидел в двухтрех кабельтовых странный парусник, что стремительно мчался параллельным курсом, лишь постепенно отставая… Изредка его скрывали волны, но он упрямо выныривал, взлетая на следующий вал, и снова бросался в бездну…

Назар ощутил, как неровно прыгнуло сердце, стало жарко, а в ушах торжественно запели серебряные фанфары. По морю неслась каравелла, настоящая каравелла! На таких ходили Колумб и Васко да Гама, а теперь изображения этих прекрасных кораблей пошли косяком в наше ностальгирующее по прошлому время…

На обложках журналов, на шоколадных обертках и на крышках тортов — всюду каравеллы. В продаже появились значки, цветные гравюры… Да, это каравелла! Высокие надстройки на носу и корме, три мачты. На самой большой, что посредине — красивый большой парус, парус поменьше — тоже косой — на кормовой мачте, а тот, что на носу, почти квадратный.

В памяти молниеносно вспыхнул эпизод из детского кино: залитая ярким солнцем в море выходит празднично приподнятая над водой каравелла. Гремит духовой оркестр, золотом сияют надраенные смешные пушки, а над изукрашенным кораблем режет глаза сверкающая неправдоподобной белизной гора парусов, похожих на утренние, умытые со сна солнцем облака. У борта ласково плещется синее море, а каравелла, выкрашенная в темно-коричневый цвет, удивительно тонко гармонирует со всем миром, и легко-легко скользит, не погружаясь, по мягким зеленоватым волнам. Именно скользит: не вспарывает воду, не бороздит, а несется неслышно, словно над волнами летит огромная сказочная птица…

На-палубе улыбаются моряки, машут руками и треуголками.

Все как один загорелые, белозубые, с крепкими руками, никто не боится высоты. А на капитанском мостике, небрежно сбивая тросточкой клочья белой пены, которую туда взметнул свежий ветер, стоит тоже загорелый, обветренный всеми ветрами семи морей, просоленный капитан. Из рукавов богато украшенного камзола выглядывают знаменитые брабантские — так, кажется, их называли — манжеты, на парадном белом поясе висит длинная шпага с затейливым эфесом, над которым работали лучшие мастера Милана, а ножны украшены драгоценными камнями…