Виктор Адаменко - Фантастика 1987

Как только на дверях бюро появилась вывеска и разноцветными неоновыми огнями замелькала первая реклама, газеты набросились на новое учреждение, как свора голодных собак. Писали, что группа депрессивных личностей, лишенных совести и гражданских позиций, развернула деятельность, несовместимую с современными юридическими нормами. И явно в насмешку над гуманными, религиозными и нравственными чувствами сограждан, назвала ее консолидацией… Торговля жизнью и органами человека не должна иметь места в цивилизованном обществе, где и без того немало отверженных ежедневно уходит из жизни по своей воле.

Однако здравый смысл оказался сильнее. В редакции начали поступать десятки писем, отстаивающих в деятельности нового бюро высокий моральный и общественный смысл. И знаете, от кого? Большей частью — от людей, решившихся на самоубийство.

«Вы не можете лишить меня права покончить счеты с ненужной обществу и опостылевшей мне самому жизнью (что делают сейчас сотни отчаявшихся!), — писал один из них. — Так не прикрывайтесь нравственными и религиозными одеждами и не отнимайте у меня возможности сделать этот последний акт с пользой для близких, которым я оставлю приличную сумму, а главное, на радость обреченным, которым я дам жизнь, желанную им самим и нужную обществу».

Потом авторы этих писем действительно заканчивали свои дни в наших стенах. И их мнение оказалось самым веским аргументом в защиту конторы.

Однако дебаты продолжались долго. Кое-кто пытался доказать, что консолидация подталкивает к уходу из жизни людей, потерявших в ней опору. Поэтому она будет значительно ускорять принятие рокового решения и, несомненно, увеличит количество добровольцев на преждевременное переселение в иной мир.

Здравые голоса, наоборот, доказывали благотворное воздействие консолидации на мирские дела: банальное самоубийство она наполняет положительным содержанием, из бессмысленного шага отчаяния превращает в осмысленный поступок, в некотором отношении — даже в подвиг.

Более того, консолидация придает смысл всей предыдущей никчемной и жалкой жизни неудачников. Их годы оказываются прожитыми не зря. И, главное, они уходят из мира не бесследно!

Потому, что консолидация — это не только смерть отживающего в известном смысле это продолжение своей жизни в других.

Поразительное хладнокровие Боба Винкли во время первого визита заинтриговало меня. Его могло привести к нам трагическое стечение обстоятельств, взрыв отчаяния, которые потом рассеялись, и мне уже подумалось, что он забыл о своем намерении. К нам приходило немало любопытных и просто бездельников. Чаще всего, если клиент не заключал контракт с первого захода, так сказать, в порыве решимости, мы его больше не видели.

Но Винкли пришел, и очень скоро. И вот тогда-то он пробудил во мне особый интерес.

— Появилась необходимость кое-что уточнить! — обратился он ко мне.

Вел он себя по-прежнему спокойно и на удивление деловито.

— Слушаю вас, господин Винкли.

— Во сколько мне обойдется исследование в Центре биоперемещений?

— В тридцать тысяч дин. Пожалуйста, ознакомьтесь, — и я пододвинул к нему один из проспектов.

Он полистал его, отложил на столик:

— Это старый ценник, в нем ничего не сказано о…

— Вы правы, — перебил я его, — мы не успели вписать туда мыслительный аппарат. Но мы это сделаем сегодня же!

— Бюрократизм у вас, — проворчал он. — Надо думать, исследование функций коры головного мозга обойдется дороже всего?

— Ровно двадцать тысяч дин.

— Дороговато, — он вздохнул. — А объясните, господин Елоу, часто ли во время исследований обнаруживаются скрытые дефекты?

— Случается, — уклончиво ответил я. — У молодых реже…

— Что значит «случается»? Я думаю, идеальное здоровье — это голубая мечта идиота. Каждое общение с медиками приносит всем нам немало неприятных сюрпризов.

— Бывает…

Винкли подозрительно осматривал меня:

— И как оцениваются неполноценные биомеханизмы? — спросил он.

— Если порок органа незначительный, то стоимость снижается на двадцать-тридцать процентов.

Винкли подозрительно усмехнулся и повел широкими плечами.

Видимо, остался недоволен моим ответом.

— Что значит незначительный порок? Ваше ОТК должно беспощадно все браковать при малейшем отклонении от нормы. Стоит ли тратить адские усилия и пересаживать кому-то дефектное сердце или почку с изъяном?

О технологии трансплантации нам запрещалось говорить с клиентами. Если все это станет достоянием гласности, мы можем остаться без работы. Однако посетитель проявил редкую проницательность.

— Вы правы, — мягко согласился я. — Некоторые органы оказываются непригодными к пересадке.

— Выходит, у кого-то отняли орган, а деньги не выплачивают?

— Выплачивается небольшая компенсация…

— Какая именно?

Никто еще до Винкли не вникал так придирчиво во все тонкости оценки органов. Будете ли вы мелочиться и считать разменную монету под ножом гильотины? На это и были рассчитаны неписаные правила обращения с клиентами, составленные с глубоким знанием человеческой психологии. А Винкли торговался.

Торговался вопреки всем прогнозам и правилам!

Рассматривая его опрятную одежду, его сдержанные жесты, вникая в точные вопросы, я все более поражался его хладнокровию.

— За непригодные биоаппараты выплачивается десять процентов общей стоимости, — вынужден был ответить я.

Винкли резко поднялся и выпрямился во весь рост.

— Господин Елоу, скажите откровенно, — совсем другим, требовательным тоном обратился ко мне он, — на какую сумму в конце концов я могу надеяться при полной консолидации?

Он стоял передо мной, как бы предлагая оценить себя.

— Вести подобные разговоры нам категорически запрещается…

— Я надежный человек… — сказал он. — Поверьте…

— В самом лучшем случае вы получите до пятисот тысяч ДИН.

Он мотнул головой: — Не забудьте оценить мои мыслительные способности!

— Я учел все!

— Пятьсот тысяч вместе с головой! — Он всплеснул руками. И из этих денег еще платить налог, как с прибыли?

— Разумеется, только не с прибыли, а с наследства.

— Это же надувательство! — От возмущения он побагровел. — Вы соблазняете миллионом, а платите гроши. Минус налог и сумма на исследование. Что же останется мне?

— Деньги вам будут ни к чему, господин Винкли, — улыбнулся я.

Он рванулся в мою сторону так, что я даже испуганно отшатнулся…

— Вы дурачите меня! — Он резко повернулся и, размахивая руками, пошел к двери.

У порога остановился: — Вашу лавочку пора прикрыть! — И вышел, хлопнув дверью.

Но тотчас вернулся, молча снял с вешалки пальто и решительно вышел.