Римма Кошурникова - Тропы «Уральского следопыта»

Крик тонул в белой долине, тонул в снегах, и никто его не слышал, кроме Касьяна, и даже эхо молчало.

— Ты кричи, кричи громче, легче будет, — засуетился Касьян. — Но-но! Сивый! Пошел!

Конь шагнул нехотя, Касьян вдруг обозлился, забежал вперед, схватил Сивого под уздцы, будто падая, потянул коня на себя. Испуганный Сивый старался вырвать поводья, храпел, скалил зубы.

К вечеру, когда Гришке совсем стало худо, над охотниками низко пролетел маленький самолет. Касьян схватил ружье, торопливо начал стрелять, старался привлечь внимание летчика. Но с самолета охотников не заметили, самолет прогудел мотором, пролетел мимо. Касьян, забыв себя, бежал за самолетом, кричал, и страшными словами ругал бога, и просил у него помощи, потому что на другую помощь уже нельзя было надеяться.

А случись такое чудо — сядь самолет на лед ручья, — Гришка через двадцать минут был бы уже в Беренчае, а то и прямо в район его могли бы отвезти.

День кончился. Касьян на долгий отдых не останавливался, костра не разжигал, устало и тупо продолжал идти и ночью, уминал снег, в отчаянии бил коня и тянул его под уздцы, когда Сивый останавливался, плачущими глазами смотрел на своего мучителя. И не заметил Касьян, когда умер Гришка. Он вдруг увидел, что нет над лицом спарщика белесого пара, и осторожно, почти крадучись, подошел к волокуше и тут только понял, что Гришка уже не дышит. Пугаясь, он заглянул Гришке в лицо и увидел, что глаза у него открыты и неподвижны. Касьян хотел прикрыть эти глаза, но мороз уже прихватил мертвые веки. Касьян хотел крикнуть, но крика не получилось, лишь вырвался дурной, как во сне, всхлип. Он спал… Или бредил. Сон как бред. А Касьян по-прежнему идет впереди коня, только идет уже не по средине ручья, сбился к левому берегу и вот-вот уткнется в кусты. Касьян остановил Сивого и, веря и не веря, покачиваясь, подошел к Гришке, опустился коленями в снег.

— Живой?

— Живой, — выдохнул Гришка. — Где мы?

Место Касьян не узнавал, но Гришке сказал как мог бодрее:

— Ты терпи. Близко нам.

— Я терплю, — слабо дышит Гришка. — Дрожит все во мне. Я уж несколько раз около рая покрутился. За последней справкой вернулся. Помираю, видно…

Касьян оглянулся. Кругом снег, черный лес и тусклые звезды над головой. Неподалеку полукругом сидят собаки и настороженно смотрят на людей. И почувствовал Касьян, как страшно он устал и что без отдыха не добраться до Беренчая. Но не идти нельзя.

— Сейчас, Гришка, сейчас. Сейчас дальше поедем, — шептал Касьян, стоя на коленях.

И Касьян поднялся и шел еще час и еще час, шел и тогда, когда потерял представление о времени и способность удивляться тому, что он еще жив и что он еще идет. Мозг у Касьяна уснул, и лишь какая-то часть его мучительно бодрствовала и не давала Касьяну упасть в снег, забыть, что на волокуше лежит Гришка.

Потом Касьян услышал лай собак. Эти звуки трудно пробились к сознанию Касьяна, и он понял, что собаки лают уже давно и что ему нужно к чему-то приготовиться.

Тяжелыми руками он потянул из-за спины ружье, чтобы быть готовым к встрече с неизвестным, но услышал впереди фырканье лошади и человеческий голос.

Касьян поднял тяжелые веки. В глаза хлынул плотный яркий свет, глазам стало больно. Касьян снова прикрыл веки, но успел заметить, что около стоит кто-то большой и черный.

— Проснулся, братуха?

Голос прозвучал откуда-то сверху, заполнил собой еще тесный Касьянов мир. От белого света, от этого свойского голоса Касьян успокоился и совсем открыл глаза.

В три окна комнаты лилось солнце, и три ярких и теплых прямоугольника лежали на полу. На одном из пятен сидел рыжий лохматый кот и старательно вылизывал шерсть. Около кровати стоял Семен — Касьянов брат — и улыбался.

— Проснулся, братуха? — снова громыхнул Семен.

В дверь заглянула Соня, жена Семена, и шикнула на мужа:

— Разбудишь мужика. Пусть спит.

— А? Чего? — отозвался Касьян и поднял голову.

Соня вошла в комнату, вытирала о фартук полные руки, тоже улыбалась, говорила деланно сердито, скороговоркой:

— Вот ведь он какой, не дает гостю поспать. Он вина вчера еще купил, а я отобрала, спрятала, обещала отдать, когда проснешься. Так сегодня встал твой братец ни свет ни заря, ходит вокруг тебя, как кот вокруг горячей каши.

— Спрятала, — ухмыльнулся Семен. — В сенцы под тряпки.

— От тебя спрячешь, — безнадежно махнула рукой Соня.

Касьян смотрел напряженно, старался вникнуть в слова говоривших, но слова, круглые и невесомые, мыльными пузырями лопались где-то рядом, не проникали в сознание.

— Да он как чумной. Угорел? Братуха!

И разом, словно вынырнув из глубокого омута, Касьян понял, где он и что с ним было вчера или теперь уже позавчера, быть может.

— Гришка где?

— Твоего Гришку еще вчера на вертолете в район увезли. А сегодня по рации сообщили: живой он. Операцию сделали.

— Так, — сказал Касьян уже радостно и опустил ноги на пол. И тотчас увидел, что на нем серые от грязи подштанники, из которых торчат прелые, тяжело пахнущие ноги. Касьян смущенно оглянулся на застеленную белым постель и увидел на подушке, где лежала его голова, серое пятно.

— Что ж вы меня на чистое положили?

— А мы гостей не под порог ложим…

— Да вот, — Касьян показал на подушку и с хрустом стал чесать заросший подбородок.

— Ты хоть помнишь, как сюда попал? — спросил Семен.

Лицо Касьяна стало напряженным.

— Помню вроде.

— Ну-ну.

Касьян шел тогда всю ночь. А перед самым рассветом, когда уже совсем перестал понимать, где идет, на охотников наткнулся выехавший за сеном директор Беренчаевской школы. Это еще Касьян помнил, а после — в памяти провал.

— Мы тебя сонного и в избу затащили, — сказал Касьяну Семен.

— Касьяша, а я баню вытопила, — Соне хочется сказать гостю приятное. — Пойдешь сейчас?

— Горит тело. Пойду, конечно.

— Может, перекусишь вначале малость? — начал было Семен.

— Я в баню сперва, — улыбнулся Касьян. — То ведь не зря сказано: сытый в баню не ходи, голодный купайся.

Касьян встал, накинул на себя полушубок и, чувствуя боль во всем теле, шаркая ногами, вышел за дверь.

С крыльца Семенова дома хорошо видно все село. Дома, школу, клуб, почту с высокой антенной на крыше. В школе, видно, закончились занятия, ребятишки высыпали на улицу, и Касьян удивился: ребятишек-то сколь, не то что в Чанинге. Откуда-то из-за избы вывернулись собаки — Касьяновы и Гришкины. Они радостно помахивали хвостами, скалили белозубые пасти. Касьян вдруг вспомнил о Сивом и пошел к сеннику. Сивый уже отдохнул хорошо, высоко держал голову. Касьян похлопал конька по крупу и, окруженный собаками, пошел к бане.

— Да поскорее мойся! — крикнул с крыльца Семен.