Фрэнк Херберт - Мессия Дюны

— Все ваши знамения и предзнаменования я чту гораздо в большей степени, чем вы думаете, — отвечал он. — Я присутствовал на вашей утренней службе.

— И какой смысл ты углядел в ней?

— Вы очень искусно манипулируете символами, — отвечал он, вглядываясь в приборы управления, — фирменный знак сестер Бене Гессерит, я бы сказал. Но как это часто случается с ведьмами… вы стали беспечны в обращении с собственной силой.

Внезапно испугавшись, она буркнула:

— Как ты смеешь?

— Я смею гораздо больше, чем предполагали мои создатели, — отвечал он. — А потому я остаюсь с вашим братом.

Алия вглядывалась в стальные шары, служившие ему глазами: ничего человеческого в них не было. Капюшон дистикомба скрывал его щеки. Губы были плотно сжаты. В них угадывалась сила… и решительность. В словах его слышалась надежность — он действительно был способен и на большее. Так мог сказать и сам Дункан Айдахо. Или же тлейлаксу сумели вложить в него больше, чем рассчитывали… или же это просто обман, часть его подготовки?

— Объясни свои слова, гхола.

— Познай себя, разве не такова ваша заповедь? — спросил он. Алия заметила вновь радость на его лице:

— Эй, ты, не пытайся играть в слова со мной! — бросила она, потянувшись рукой за пазуху к рукояти криса. — Почему тебя подарили брату?

— Ваш брат рассказывал, что вы следили за приемом, — ответил он, — значит, вы слышали мой ответ.

— Повтори еще раз… для меня!

— С моей помощью его хотят погубить.

— Это слова ментата?

— Ответ вам уже известен, — проговорил он. — Дар этот не нужен. Ваш брат и так уже сам губит себя.

Не выпуская из пальцев рукояти ножа, она взвешивала его слова. Речи сомнительные, но в голосе слышится искренность.

— Тогда зачем же им это понадобилось? — осведомилась она.

— Быть может, тлейлаксу решили поразвлечься. Кроме того, неоспоримо, что Гильдия запрашивала у них именно меня.

— Зачем?

— По той же причине.

— И в чем же мы небрежны?

— В том, как вы используете собственные возможности, — парировал он.

Ответ его разил в самое сердце, в самые глубины его. Отняв руку от ножа, она спросила:

— А почему ты считаешь, что брат мой губит себя?

— Ох, девочка! Где же твои таинственные силы? Разве ты не способна подумать?

Сдерживая гнев, она ответила:

— Подумай за меня, ментат.

— Отлично, — он обежал взглядом эскорт, вновь поглядел вперед. За северной кромкой Барьерной Стены показался край Арракинской равнины.

— Вот симптомы, — начал он. — Твой брат содержит официального панегириста, который…

— Это дар от фрименских наибов.

— Странный подарок… — проговорил он, — зачем друзьям окружать его подобострастью и лестью? Неужели вы сами не слышали слов панегириста: Муад'Диб, просвети люди своя! Умма-регент, Император наш! Воды его драгоценны и изобильны, как фонтан неиссякающий. Счастье, расточаемое им, пьют души всех людей во Вселенной. Тьфу!

Алия невозмутимым тоном ответила:

— Если я передам твои речи нашей фрименской охране, они тебя изрубят в лапшу.

— Пожалуйста.

— Мой брат правит согласно божественно установленному порядку.

— Зачем говорить то, во что вы и сами не верите?

— Что ты знаешь о моей вере? — Вдруг оказалось, что, невзирая на все знания и навыки Бене Гессерит, она не в силах подавить дрожь. Слова гхолы подействовали на нее неожиданным образом.

— Вы же только что приказали ментату взяться за расчеты, — напомнил он.

— Никакому ментату не может быть ведомо, во что я верю! — и она дважды глубоко, с дрожью, вздохнула. — Как ты смеешь судить нас?

— Судить? Ни в коей мере.

— Ты и представить себе не можешь всех наших познаний!

— Во-первых, вас обоих учили править, — отвечал он, — в вас воспитывали жажду власти. Вас обучили видеть насквозь все уловки политики, все глубокие тайны религии и войны. Естественный закон? Что в нем естественного? Этот миф паразитирует на истории человечества! Это же призрак, привидение! Он и нематериален, и нереален. Или вы считаете, что «естественный закон» обрел воплощение в вашем джихаде?

— Это пустая трескотня, ментат, — отвечала она.

— Я слуга Атрейдесов и нелжив в словах.

— Слуга? У нас нет слуг, только ученики!

— И я учусь — постижению, — отвечал он, — детка, запомните это и…

— Не смей называть меня деткой! — отрезала она, выдвинув крис наполовину из ножен.

— Поправка введена. — Он посмотрел на нее, улыбнулся и вновь взялся за управление и пилотирование. Возведенная среди утесов Цитадель Атрейдесов уже виднелась вдали — они подлетали к северным пригородам Арракина. — Безусловно, вы существо Древнее, но воплощенное в теле, едва вышедшем из детства, — проговорил он. — И теперь тело это волнует вновь обретенная женственность.

— Просто не знаю, почему я тебя слушаю, — буркнула она, Роняя крис обратно в ножны и вытирая вдруг вспотевшую ладонь об одежду. Фрименская скаредность немедленно возмутилась: напрасная трата влаги!

— Вы слушаете меня лишь потому, что знаете, как глубоко я предан вашему брату, — отвечал он. — И мои поступки для вас и понятны, и объяснимы.

— В тебе нет ни понятного, ни объяснимого. Кажется, ты — самое сложное существо из всех, кого я знаю. Как узнать, что могли тлейлаксу встроить в тебя?

— Намеренно или по ошибке, — произнес Хейт, — они наделили меня способностью изменяться.

— Опять дзенсуннитские притчи, — обвиняющим тоном сказала она. — Да, мудрец изменяет себе, а глупец живет лишь для того, чтобы умереть. — Передразнивая его, она повторила: «Учусь постижению…»

— Человек не может различить причин озарения и его сути.

— Что за новая загадка?

— Я разговариваю с пробуждающимся разумом.

— Я все расскажу Паулю.

— Он уже слышал почти все это.

Не скрывая любопытства, она произнесла:

— Интересно. И несмотря на это, ты еще жив… и свободен? Что же он ответил?

— Он расхохотался и ответил: «Люди не будут повиноваться бухгалтеру. Им нужен повелитель, который будет защищать их от всех перемен». Но он согласился со мной в том, что представляет собою основную угрозу для собственной империи.

— Почему он заговорил об этом?

— Я сумел убедить его в том, что понимаю все его трудности и способен помочь.

— Ну и что же ты пообещал ему?

Гхола молчал, бросив топтер на подветренное крыло, чтобы опуститься на крышу цитадели возле охранников.

— Я требую, чтобы ты все рассказал мне.

— Я не уверен, что вы поймете…

— Ну, это решать не тебе! Повелеваю, немедленно говори!

— Позвольте мне сперва приземлиться, — отвечал гхола. Не дожидаясь согласия, он выпустил главные посадочные опоры и, затормозив широко раскрытыми крыльями, опустился на ярко-оранжевую площадку, поднятую над крышей.